Красоты для Yulinarium



! Одна из сцен в этой главе (угощение на день рождения) отличается от варианта в первом издании и экранизации !


Возможно, мне стоило бы послать служанку в «Тянсян» и выяснить, куда направился Ичжисе. Однако в Чанъане все дела ведутся с предельной осторожностью, поэтому я решаю сидеть дома и как можно реже выходить на улицу. Целыми днями я практикую игру на флейте либо играю с девушками. Намеренно избегаю проблемы и забываюсь? Прошло столько лет, а я до сих пор боюсь взглянуть правде в лицо.
С сомнениями на сердце я продолжаю играть на флейте одну и ту же мелодию.
Деревья живут на горе, а ветви живут на деревьях. Моё сердце живёт ради твоего сердца, но ты не знаешь об этом.
Знает или не знает, знает или не знает? От старой печали на сердце становится лишь тяжелей.
За окном раздаётся голос Хо Цюйбина:
— Я не хотел тебя беспокоить, пока ты не закончишь играть, но ты намерена продолжать вечно?
Он стучит в дверь. Я откладываю флейту в сторону.
— Входи, не заперто.
Хо Цюйбин отворяет дверь и входит.
— Что это ты играла? — спрашивает он, беря флейту и крутя её в руках. — Звучит знакомо, но я не узнал мелодию.
Я рада, что он не обращает внимания на подобные вещи, и облегчённо выдыхаю. Забираю флейту и кладу её в футляр.
— Чего тебе надобно?
Он внимательно смотрит на меня.
— Хотел узнать, как ты поживаешь.
Ответ поднимает мне настроение, и я улыбаюсь:
— Я в порядке.
— И поэтому целыми днями прячешься дома?
Впираю взгляд в стол.
— У меня нет настроения для прогулок.
Его лицо внезапно оказывается непосредственно перед моим носом, он смотрит мне прямо в глаза.
— Книги, которые ты просила, предназначались Ли Янь?
Он так быстро меняет тему, что я не сразу понимаю, о чём он.
— Да, — отвечаю я, отвернув лицо.
Он нежно шепчет мне на ушко:
— А сама ты их читала?
От его тёплого дыхания на коже я заливаюсь румянцем и прихожу в такое замешательство, что отталкиваю Хо Цюйбина. Он кладёт подбородок на руку и смотрит на меня с широкой усмешкой. Мне становится неуютно от его взгляда, и я вскакиваю с топчана.
— У меня ещё много дел. Тебе лучше уйти.
Он медленно поднимается.
— Настроение женщины переменчивее погоды в пустыне. Минуту назад светило солнце, а теперь нагрянула песчаная буря.
Я молча открываю дверь и буравлю его взглядом, давая понять, что ему пора убираться. Он неторопливо проходит мимо меня, однако прежде чем я успеваю захлопнуть дверь, оборачивается и безразлично замечает:
— Твоё равнодушие лишь разжигает во мне больше задора.
Прожигаю его взглядом и захлопываю дверь перед носом.
Пока я злюсь на Хо Цюйбина, раздаётся стук.
— Чего вернулся? — кричу я.
— А где мне ещё быть, как не здесь? — раздаётся голос Хун-гу.
Смеюсь и открываю дверь.
— Я перепутала тебя с другим человеком и по ошибке обрушила свой гнев не туда.
Хун-гу начинает смеяться:
— Злость — это хорошо! В последние дни ты ходила как в воду опущенная, хоть сегодня полна энергии. Пойдём, погуляем по саду и обсудим дела. На улице отличная погода, нечего сидеть в четырёх стенах.
Я понимаю, что из-за злости на Хо Цюйбина ко мне снова вернулись силы, а всю печаль как рукой сняло. Он поступил так… умышленно?
Хун-гу замечает, что я колеблюсь переступить порог. Она с улыбкой хватает меня за руку и вытаскивает на улицу.
— Хватит витать в облаках, нужно обсудить несколько серьёзных вопросов. Я вчера закончила с расчётами, и по остатку нам хватает на новый дом. Что думаешь? Я прикинула…
Мы с Хун-гу гуляем по саду и обсуждаем текущие дела танцевального квартала, как вдруг раздаётся жалобный голосок Цюсян:
— Господин Чэнь, пожалуйста, отпустите меня. Мы ведь договаривались только погулять вместе.
Она пытается из последних сил вырваться из объятий «ухажёра», который не обращает ни малейшего внимания на её крики.
Мы с Хун-гу обмениваемся гневным взглядом и направляемся защитить Цюсян. Лишь самые нахальные дворяне Чанъана ведут себя столько неучтиво и сегодня нам «повезло» наткнуться на одного такого безрассудного смельчака.
Хун-гу подходит к паре и произносит льстивым голосом:
— Господину не стоит устраивать скандалы на улице. В отношениях главное — взаимная привязанность. Если господину нравится Цюсян, то он должен тронуть её сердце, и тогда она пойдёт за господином по доброй воле. Так вы покажете себя утончённым ухажёром.
Юноша отпускает Цюсян и поворачивается к нам с усмешкой на губах.
— Вы интересно говорите. Но мне нравится, когда они не проявляют желания…
Наши взгляды пересекаются, и с лица «юноши» тут же сходит усмешка. Сердце пропускает удар. Я разворачиваюсь и ухожу.
— Стой! — кричит «юноша» мне вслед.
Я делаю вид, что не слышу и ускоряю шаг. «Юноша» спешит за мной вдогонку и хватает за руки, но я вырываюсь и убегаю.
— Сестрица Юй Цзинь, я знаю, что это ты. Я знаю… — раздаются полные слёз слова на языке сюнну.
Я останавливаюсь, но не оборачиваюсь. «Юноша» подходит ко мне и, втянув воздух через нос, произносит шёпотом:
— Я пришла сюда одна, без шаньюй.
Я оборачиваюсь, и мы пристально смотрим друг на друга, не говоря ни слова. Видя наш взгляд, Хун-гу забирает Цюсян и спешно уходит.
— Зачем ты так себя ведёшь? Безобразничаешь в Чанъане? Пристаёшь к девушкам? — произношу я со смешком.
Му Дадуо внезапно заключается меня в объятия и ревёт.
— Говорили, что ты мертва. Все так говорили. Я плакала целый год. Зачем перед смертью Юйдань поклялся Небесами, что ты мертва?
Я думала, что сильная, но на глаза наворачиваются слёзы. Прикусываю губу, не давая им скатиться по щекам.
— Юйдань... ты видела Юйданя перед смертью?
Му Дадуо кивает сквозь слёзы.
— Сначала шаньюй не поверил в твою смерть. Он знал, как сильно мы дружили в детстве, и отправил меня на твои поиски. Но Юйдань сказал, что ты умерла, и он закопал твоё тело в пустыне.
Я протягиваю ей платок, боясь спросить, что произошло после пленения Юйданя.
— Сестра, ты танцовщица в этом доме? Сколько стоит выкупить твою свободу? — спрашивает Му Дадуо, вытирая слёзы.
— Это мой дом, я хозяйка этого заведения, — отвечаю я с тёплой улыбкой.
МуДадуо бьёт себя по лбу и смеётся:
— Вот я сглупила. Ведь никто в целом мире не заставит сестрицу пойти против её воли. А если только попробует, ты бросишь в него наш «чесательный порошок», и он зачешет себя до смерти.
Я слегка улыбаюсь, но не смеюсь. Улыбка Му Дадуо тут же гаснет, и она произносит серьёзным тоном:
— Сестрица, шаньюй не убивал Юйданя. Юйдань умер от болезни.
— От болезни? — холодно усмехаюсь я. — Мы знаем Юйданя с детства. Разве он когда-нибудь болел? Помнишь, мы как-то шутки ради столкнули его в ледяное озеро зимой, чтобы он простудился, а он даже ни разу не шмыгнул носом.
Му Дадуо продолжает спешно объяснять:
— Сестра, это правда. Если бы шаньюй хотел убить Юйданя, то сделал бы это на месте. Но шаньюй отдал строгий приказ вернуть вас живыми. Иначе, зачем тогда вас преследовали днями и ночами? И ты не знаешь, но когда шаньюй узнал, что вас случайно ранили во время погони, то побагровел от злости. Я никогда не видела его в такой ярости. Все воины попадали на колени от страха. Шаньюй отказался поверить в твою гибель. Он продолжал снова и снова спрашивать о твоей якобы мнимой смерти. Но рассказ Юйданя звучал правдоподобно. Шаньюй перевернул каждый камень в Западном крае, но не нашёл тебя. Он отправил разведчиков на все дороги, ведущие в Хань, но никто тебя не встречал. Так мы поверили, что Юйдань не соврал.
— Мне всё равно, — холодно отвечаю я. — Даже если Юйдань и вправду умер из-за болезни, то что насчёт папы и яньчжи? Неужели они по собственному желанию покончили с собой? Кто стал причиной их смерти? Даже если они сами наложили на себя руки, они погибли из-за него.
Му Дадуо качает головой, глотая слёзы.
— Сестра, я не понимаю, зачем учитель наложил на себя руки. Шаньюй пытался убедить учителя остаться на его стороне. Даже если учитель отказался, шаньюй мог отпустить его, зачем ему себя убивать? Помню, в ту ночь я только легла спать, как услышала крик. Я спешно накинула на себя платье и выбежала из палатки. Все кричали: «Прошлая яньчжи покончила с собой!». А через несколько мгновений раздался другой крик: «Учитель покончил с собой!». Тогда я сразу же подумала о тебе и побежала к палатке учителя. Из своего шатра выбежал шаньюй. Он, видимо, тоже только что лёг спать, и бежал босой по снегу. А когда шаньюй увидел мёртвое тело учителя, то зашатался и рухнул на землю. Все перепугались до смерти и попытались убедить его идти отдыхать. На лице шаньюй не было и кровинки. Он закричал всем убираться и просидел возле тела учителя всю ночь. Сестрица, когда шаньюй поднял войска и провозгласил себя вождём, я ненавидела его всей душой за то, что он отнял место Юйданя. Но в ту ночь я видела, как он один-одинёшенек сидит в той палатке. Шёл сильный снег, даже костры не согревали, но шаньюй просидел, не шелохнувшись, в одном тонком платье без подкладки до самого рассвета. В его глазах больше не было радости, только одна боль и печаль. Было холодно, но его сердце было ещё холодней. Я тайком пронаблюдала за ним всю ночь и перестала ненавидеть. Я поняла, что у него были свои причины так поступить, и я поверила, что из него получится лучший вождь, чем из Юйданя. Я не вру, всё это я видела своими глазами. Позже, несмотря на протесты влиятельных воинов, шаньюй похоронил учителя по ханьскому обряду.
Сердце разрывается от невыносимой боли, и я сжимаю грудь. Закрываю глаза и вспоминаю, как услышала о папиной смерти близ горы Циляньшань. Тогда моё сердце словно съели заживо. Та сцена снова всплывает перед моими глазами.
После расставания с Юйданем, несмотря на обещание, я не отправилась в Центральные равнины. Я прибилась к волчьей стае и бросила все силы на то, чтобы вернуться к папе. С волчьей помощью я смогла обойти поисковые отряды. Я думала, что смогу встретиться с папой тайком и помогу ему бежать. Но когда я практически до него добралась, я услышала о его смерти.
Снег шёл три дня и три ночи и доходил мне до колен. Он шёл не переставая. Небо стало белым-пребелым, весь мир стал белым-пребелым. Юйдань, яньчжи и папа погибли, а Ичжисе всё равно что мёртв в моём сердце. Я заплакала во весь голос и побежала по снежной равнине, но никто не попался мне на пути. Слёзы обратились в льдинки, треснула кожа, и кровь смешалась со слезами, оставляя на лице ярко красные ледяные дорожки.
Мне было двенадцать, и я бежала по снежному миру весь день, пока не упала от истощения. Хлопья снега падали мне на лицо, и я смотрела на небо. Шевелиться не было ни сил, ни желания. Моё тело начало постепенно заносить снегом, но мне было всё равно. Я больше не буду страдать. Пусть всё кончится в этом девственном белом мире, где не чувствуется аромата крови.
Меня нашёл Братец-волк. Он отрыл меня и стал тянуть наверх, но он был слишком маленьким, чтобы сдвинуть меня с места. Тогда он лёг мне на грудь, став живым щитом от ветра. Он неустанно лизал мне лицо и руки, стараясь отдать частичку тепла. Я кричала ему уходить, потому что если стая не подоспеет вовремя, он замёрзнет вместе со мной. Но Братец упрямо отказывался меня бросать.
Он в упор посмотрел на меня, и я закрыла глаза. Братец тут же лизнул моё лицо. Таким же взглядом смотрел на меня отец, говоря, что я должна выжить. Я вспомнила про обещание: я дала слово выжить, несмотря ни на что, и прожить счастливую жизнь. Именно этого хотел отец. Я посмотрела в иссиня-чёрные глаза Братца-волка и сказала: «Я была не права. Я хочу жить, я должна жить». К счастью, волчья стая успела вовремя нас найти, а снег перестал идти. Волки спасли меня, согрев своими телами и напоив горячей кровью дичи, чтобы к рукам и ногам вернулись силы.
— Замолчи! — внезапно кричу я. — Му Дадуо, для тебя это дело давно минувших дней, а для меня незаживающий шрам на сердце. Сколько он кровоточил, и только едва зарубцевался. Зачем ты пришла и разбередила мне душу?! Уходи! Во имя нашей детской дружбы притворись, что не видела меня. Юй Цзинь давным-давно не существует в этом мире. Она погибла в снежную бурю.
Я поворачиваюсь уйти, но Му Дадуо хватает меня за рукав:
— Сестра, сестра…
Юйдань, Жиди, Му Дадуо и я были лучшими друзьями, хотя из-за папы больше всех я дружила с Юйданем. Как-то Юйдань, Жиди и я убежали поиграть, не желая брать с собой Му Дадуо. Тогда она молча уставилась на нас, и я подошла сказать ей: «Зови меня старшей сестрой, тогда я буду с тобой дружить». Она упрямо покачала головой и крикнула мне свысока: «Ты же не знаешь, сколько тебе лет. Вдруг ты младше меня? Я не буду звать тебя старшей сестрой». Однако куда бы мы ни пошли, она упрямо следовала за нами, и мы не могли от неё избавиться. Прошло время, и мы сблизились. Она была упрямой и дикой, обожала всяческие проделки и пакости. Как-то я сказала ей, сколько мне лет, и снова предложила называть меня старшей сестрой. Вопреки ожиданиям она согласилась. Я недоумевала, отчего она стала такой сговорчивой. Оказалось, Му Дадуо решила, что если будет называть меня старшей сестрицей, я буду потакать всем её шалостям.
И вот теперь у меня снова тает сердце от её обращения.
— У меня всё хорошо, — нежно говорю я. — Я не хочу и не могу вернуться.
Му Дадуо обдумывает мой ответ и кивает.
— Я поняла. Ты не хочешь видеть шаньюй. Я не расскажу ему о нашей встрече.
Я беру её за руку:
— Спасибо. Когда ты возвращаешься?
Она крепко сжимает мою руку в ответ.
— Завтра. Сегодня все заняты, и я смогла улизнуть повеселиться.
— Тогда я покажу тебе окрестности! Распоряжусь на кухне приготовить разных ханьских кушаний, а потом мы распрощаемся.
— Мы когда-нибудь встретимся вновь? — спрашивает Му Дадуо сдавленным голосом.
Путь в прошлое чист и ясен, но нам уже по нему не пройти.
— Надеюсь, что нет, — горько отвечаю я. — Я не смогу увидеться с Ичжисе с улыбкой, а ты уже сделала свой выбор. Наша следующая встреча принесла бы тебе одни только беды.
У Му Дадуо краснеет лицо, и она виновато опускает голову. До меня начинает доходить, почему она выбрала Ичжисе.
— Ты стала его наложницей? — спокойно спрашиваю я.
Она качает головой и вздыхает:
— Шаньюй так хорошо ко мне относится, что яньчжи меня ненавидит. Никто не хотел брать меня в этой путешествие, но шаньюй разрешил, и это ещё больше разозлило яньчжи. Я не знаю, о чём он думает, но если он захочет, чтобы я стала его наложницей, я соглашусь.
Она бросает робкий взгляд из-под полуопущенных ресниц.
Я улыбаюсь. Она, гордая и свободная дочь сюнну, никогда не утаивает своих чувств.
— Не волнуйся обо мне. Несмотря на нашу дружбу, ты выбрала Ичжисе. Это твоя жизнь. Я просто не хочу его видеть.
Му Дадуо боязливо на меня смотрит:
— Ты хочешь убить его?
Я качаю головой и даю честный ответ:
— Больше нет. Прежде мысли о нём вызывали нестерпимую боль, но постепенно чувства утихли, и в будущем… ничего не переменится. Надеюсь только, что мы никогда больше не свидимся. Му Дадуо, я не хочу его убивать, это он хочет меня убить. Иногда полный разрыв с прошлым лучше всего, иначе не избавиться от страха и тревоги. И хоть после смерти отца он мучился угрызениями совести, он не оставил ему выхода.
Му Дадуо меняется в лице, словно до неё дошла какая-то мысль, и начинает упрямо со мной спорить:
— Шаньюй не желал вашей смерти, он не приказывал вас убивать.
Я горько усмехаюсь.
— О чём ты тревожишься? Все ещё боишься, что я захочу его убить? Он-то может убить меня с лёгкостью, а я его? Он первый воин сюнну и шаньюй племени. Если убью его, стану врагом целого народа. Вся моя жизнь потонет в ненависти. А ведь папа хотел, чтобы я нашла человека, который «подарит мне пион», будет защищать и сделает счастливой. Му Дадуо, если я когда-нибудь снова встречу Ичжисе, я, скорее всего, умру. Не тревожься о нём. А вот если он узнает, что я всё ещё жива, мне будет тяжело остаться в Чанъане.
С виноватым взглядом Му Дадуо торжественно произносит:
— Я никому не расскажу, что видела тебя живой.

Первый день шестого года Юаньшо¹. Не знаю, принесёт ли мне этот год счастье, но первый день точно выдастся радостным. В последний вечер старого года голубь доставил мне шёлковую записочку, которая меня несказанно обрадовала. Цзю-е пригласил меня к полудню к себе на обед. Он впервые проявил инициативу.
Открываю бамбуковую шкатулку и смотрю на уже солидную стопку шёлковых записок. Неужели я столько написала о своих чувствах к нему?
Приехав в поместье, я первым делом иду поздравить с Новым годом Ши Фэна с дедушкой. Задерживаюсь с ними поболтать и в очередной раз пререкаюсь с Ши Фэном под радостную улыбку дедушки, а затем направляюсь к Бамбуковому павильону.
Дойдя до павильона, я чувствую аромат сливы. Как странно, Цзю-е обычно не выращивает цветы. В одной из боковых комнат стоит ваза с белыми цветами сливы. Цветы невысокие и едва выглядывают из-за края вазы, но стебли раскинуты во все стороны и усыпаны бутонами, излучая радость и жизнь. По бокам от вазы заготовлены две чарки и палочки для еды. На небольшой угольной печке подогревается бутыль вина. Губы сами расплываются в улыбке. Я подхожу насладиться ароматам сливы, и в комнату въезжает Цзю-е.
— У сливы едва различимый аромат.
— Главное не аромат цветка, а радость, что он приносит, — оборачиваюсь я.
Цзю-е тепло улыбается. Я убираю руки за спину и спрашиваю, чуть наклонив голову:
— Какие вкусности вы позвали меня отведать?
— Потерпи и узнаешь.
Он приглашает меня сесть за стол и разливает вино по чаркам.
— Плечо всё ещё болит?
— А? — Я удивлённо смотрю на него и через мгновение поспешно киваю. — Не болит.
Он замирает.
— Так болит или не болит?
Наклоняю голову набок.
— Немного болит.
Он улыбается.
— Почему ты замешкалась с ответом? И почему твои жесты противоречат словам?
Я мысленно бью себя по голове. Вот же недотёпа!
Кладу руку на плечо.
— Оно то болит, то не болит.
— Дела не должны вредить здоровью. На улице очень холодно, и все стараются одеться потеплей, а ты лишней накидки не набросишь. Неудивительно, что ты постоянно жалуешься на боли в горле, голове и плечах.
Я опускаю взгляд на чарку и прячу улыбку, радуясь про себя. За дверью раздаётся голос Ши Юя: «Цзю-е!», и он заходит, внося два подноса. Ши Юй расплывается в улыбке и ставит перед нами две огромные миски, прикрытые крышкой.
Я поднимаю крышку. От блюда исходит белый пар. В ноздри ударяет дразнящий аромат.
— Вы позвали меня в первый день нового года, только чтобы поесть супа с бараниной? — недоуменно спрашиваю я.
Цзю-е ничего на это не отвечает и лишь жестом приглашает меня отведать лакомства.
В супе плавает белая лапша, посыпанная сверху нежно-зелёным мелкопорезанным луком. Во рту так и бегут слюнки.
Я зачерпываю ложку и закрываю глаза от наслаждения.
— Какой необыкновенный вкус!
Цзю-е снова ничего не говорит, но Ши Юй восклицает:
— Конечно, необыкновенный. Цзю-е запомнил, как вы жаловались на вкус баранины, которую подают в Чанъане. Он вчера всю ночь не спал, чтобы достать свежей баранины у чилэ², и это не говоря о лапше…
— Ши Юй!
Цзю-е пристально смотрит на Ши Юя, но тот мне подмигивает и беззвучно произносит одними губами: «Наслаждайтесь», и, точно струйка дыма, выскальзывает из комнаты.
— Вы лично приготовили этот суп? — спрашиваю я, не в силах этому поверить.
— Драгоценности оставят тебя равнодушной, поэтому я подумал, что подав тебе лапши с супом, поздравлю с днём рождения и пожелаю долгой и счастливой жизни.
— Но сегодня не мой день рождения, — говорю я тихим голосом.
— У каждого должен быть особенный день, и раз ты не знаешь дня своего рождения, то пусть он будет сегодня! — нежно отвечает он. — В прошлом году мы встретились именно в этот день, так что это хорошая дата. Первый день нового года, пусть все отмечают твоё рождение вместе с праздником.
Ком застревает в горле, и я не могу вымолвить ни слова. Продолжаю есть лапшу, Цзю-е присоединяется к трапезе. Суп с бараниной очень вкусный и ароматный. Он согревает каждую частичку моего тела. Покончив с супом, мы неторопливо потягиваем вино, то обмениваясь ничего не значащими фразами, то храня молчание. Я не умею пить, поэтому лишь слегка пригубливаю чарки, и всё равно хмелею после двух чарок. По телу разливается тепло и радость.
Зимой рано темнеет. Едва наступает час шэнь³, как комната погружается в сумрак. Цзю-е зажигает лампу.
Я понимаю, что дольше засиживаться невежливо, но не хочу никуда уходить. Несколько раз поколебавшись, я всё-таки набираюсь храбрости и говорю будничным тоном:
— Я разучила новую мелодию. Она у меня получается лучше прежней.
Цзю-е улыбается:
— У тебя ещё есть время учить песни, а я думал, ты вся в хлопотах. Что за мелодия?
— Можно сыграть? Посмотрим, знаете ли вы её.
Он достаёт флейту, протирает платком и протягивает мне. Я опускаю голову, боясь взглянуть на него, и дрожащей рукой беру флейту. Как только дрожь слегка проходит, я подношу флейту к губам.


Я практиковала эту мелодию тысячу раз, но всё равно несколько нот беру неуверенно. Закончив играть, я сжимаю флейту, не смея поднять головы и пошевелиться. Боясь, что одно крохотное движение разобьёт все вдребезги.
Тишина. Гробовая тишина. Воздух застыл. Огонь свечи не колышется. Темнеет.
— Я не знаю этой песни, но мелодия приятная. Хотя ты её не очень хорошо сыграла. Уже стемнело, тебе пора уезжать, — равнодушно произносит Цзю-е с безразличным лицом.
Хрусь! Сердце раскалывается на куски. Боль разливается по телу и проникает в каждый уголок. Так больно, что я вся трясусь. Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Цзю-е. У него тут же сжимаются зрачки, и он отводит взгляд в сторону. Я упорно продолжаю смотреть на него, но всё его внимание обращено на белую сливу. В моём взгляде читается горе и невысказанное «почему», но он делает вид, что не замечает.
Он не собирается ничего объяснять, уезжай! Хотя бы не раскрыла свои чувства напрямую и словно бы сохранила остатки достоинства. Вот что сказало мне сердце, и всё же я отказывала сдаваться. Надеялась, что он поднимет голову и посмотрит на меня.
Проходит немало времени, прежде чем я молча поднимаюсь и иду к выходу. Дойдя до двери, я понимаю, что так и не отпустила флейту. Я с такой силой её сжала, что ногти впились в ладонь, и выступила кровь. Капля за каплей она окрашивает нефритовую флейту в тёмно-красный цвет.
Оборачиваюсь, тихонько оставляю флейту на столе и медленно ухожу.
Я бреду в темноте, не зная куда. Дорога в «Ло Юй» начисто вылетела из головы. В ушах снова и снова продолжают раздаваться его слова: «Я не знаю этой песни, но мелодия приятная. Хотя ты её не очень хорошо сыграла».
Почему? Почему? Он не испытывает ко мне ни малейших чувств? Тогда почему так хорошо ко мне относится? Почему ждал у лампы, когда я вернусь поздно вечером? Почему помнит про все мои недуги? Почему общается с такой нежностью и заботой? Почему отметил мой день рождения? Почему? Голова готова взорваться от всех этих вопросов.
В честь Нового года все семьи вывесили у ворот огромные красные фонари. Мягкий яркий свет заливает улицу, в воздухе витают вкусные ароматы мяса. Везде уют и сладость. Куда ни глянь — счастье. Но стоит мне опустить взгляд, как я вижу свою одинокую тень, покачивающуюся в свете фонарей.
Дети забавляются с петардами у края улицы. Поджигают фитиль, под громкий гогот бросают трещащую игрушку на дорогу, а сами прячутся за угол и затыкают уши в ожидании хлопка.
Я прохожу мимо петарды, как раздаётся хлопок, и искорка попадает мне прямо на юбку. Поднимается слабый ветер, и огонь стремительно расползается по ткани. Дети понимают, что нашалили, и разбегаются с криками. Я тупо смотрю на расползающийся огонь, прежде чем понимаю, что происходит. Нервно пытаюсь сбить пламя руками, но уже слишком поздно. Быстро падаю на землю и отчаянно верчусь. Тут на мою юбку приземляется меховая накидка. Два хлопка, и пламя гаснет.
— Обожглась? — раздаётся встревоженный голос Хо Цюйбина.
Качаю головой и прячу левую руку за спину.
Хо Цюйбин трясёт меховой накидкой и вздыхает:
— Какая жалость. Эту накидку мне пожаловал император всего несколько дней назад, и что с ней сегодня сталось.
А я уж было хотела сказать, что куплю ему новую накидку, но услышав, что это подарок императора, тут же проглатываю язык. Хо Цюйбин оглядывает меня и набрасывает накидку мне на плечи.
— Её уже не спасти, но лучше так, чем ходить в дырявой юбке.
Я укутываюсь.
— Ты что здесь делаешь?
— Я ездил пожелать дяде и принцессе счастливого нового года. А ты почему одна на улице? Судя по виду, ты уже давно гуляешь. Все волосы в инее.
Он легонько стряхивает его с головы.
Я молча оглядываюсь по сторонам. Где это я? Как я умудрилась обойти половину города?
Хо Цюйбин внимательно меня осматривает:
— Ты почему это одна в Новый год? Пошли со мной!
Прежде чем я успеваю возразить, он утягивает меня в карету. У меня нет сил сопротивляться, пусть везёт куда хочет. Он замечает моё состояние и не пытается завязать разговор. Мы молча едем под мерный скрип колёс.
Спустя какое-то время Хо Цюйбин нарушает тишину:
— Я узнал, что за мелодию ты играла. Я напевал несколько аккордов, как меня услышал император и поинтересовался, что за девушка сыграла для меня «Песню лодочницы из Юэ». А я по глупости спросил, почему эту мелодию не мог играть мужчина.
Я выдавливаю из себя улыбку.
— Царства Чу и Юэ располагались близ друг друга, но разговаривали на разных языках. Как-то царевич из Чу проплывал на лодке по землям Юэ. Местная лодочница влюбилась в царевича, но так как она разговаривали на разных языках, она спела ему песню. Царевич понял чувства девушки и с радостью увёз к себе домой⁵, — рассказывает Хо Цюйбин историю, произошедшую сотни лет назад.
Так как у прекрасной встречи счастливый конец, множество девушек подражают лодочнице из Юэ, пытаясь добиться своего счастья. Но не у всех получается.
Я не хочу слушать эту историю и резко меняю тему:
— Куда ты меня везёшь?
Он пристально смотрит на меня и неожиданно широко улыбается:
— Послушать мужские песни.
Хо Цюйбин провозит меня в военный лагерь личной императорской гвардии. Как только Лю Чэ воссел на престол, он созвал в свои войска лучших юношей из всех регионов. В то время бразды правления держала вдовствующая императрица, и хотя Лю Чэ хотелось пойти войной против сюнну, у него не было власти. Молодому императору оставалось лишь притворяться, что он с головой ушёл в развлечения. Он разделил свою гвардию на два отряда, одних повелел нарядить в одежду сюнну, а других в ханьцев и устроил потешные забавы. Но это были не игры, а военные тренировки, и много лет спустя его гвардия превратилась в прекрасно обученную армию. Император назвал эти отряды летящей конницей, так как они были стремительны, подобно птицам. Несмотря на праздник, от лагеря всё равно веет опасностью, хотя если повернуть к казармам, то становится понятно, что и здесь встречают Новый год. Двери широко распахнуты, комнаты ярко освещены, на палящем огне жарится мясо. Сладкий аромат еды и вина щекочет ноздри и пробуждает аппетит.
Хо Цюйбин служит в гвардии, поэтому, конечно, прекрасно знает всех собравшихся у костра. Все с улыбкой здороваются с Хо Цюйбином, а один юноша в роскошном одеянии замечает:
— У тебя отменный нюх. Мы только пожарили свежей оленины, а ты тут как тут.
Я поднимаю голову на голос и узнаю Ли Ганя.
Хо Цюйбин молча усаживает меня на освободившееся место. Никто на меня не пялится, словно моё присутствие совершенно нормально, либо же всё, что творит Хо Цюйбин, не должно вызывать вопросов.
Перед нами молча ставят две пиалы и наливают вина.
Хо Цюйбин молча встаёт, поднимает тост и пьёт до дна. Все смеются.
— Ну ты хотя бы не нудишь и пьёшь штрафную за опоздание, — говорит Ли Гань.
Он снова наливает вина. Хо Цюйбин в один миг осушает три пиалы. Все с любопытством переводят взгляд на меня. В свете огня их лица светятся здоровьем, а глаза пылают словно пламя. По сердцу разливается тепло. Делаю глубокий вдох и широко улыбаюсь. Подражая Хо Цюйбину, поднимаю за всех тост, закрываю глаза и выпиваю вино залпом.
Как только я осушаю пиалу, все начинают громко хлопать и смеяться. Я вытираю губы рукавом и ставлю пиалу на стол. Её снова наполняют до краёв, но стоит мне потянуться, как Хо Цюйбин опережает меня со словами:
— Это я её сюда привёл, так что оставшиеся две пиалы пить мне.
И осушает вино залпом.
Ли Гань поворачивается ко мне с улыбкой.
— Понятно, что она не умеет пить, но у неё боевой дух. Я впечатлен. Кстати, я Ли Гань.
Он кланяется мне, а я кланяюсь ему в ответ.
Ясно видно, что у Хо Цюйбина и Ли Ганя крепкие отношения. Обычно Хо Цюйбин молчалив и холоден с людьми, его взгляд полон равнодушного высокомерия, так что обычному человеку не хочется напрашиваться на неприятности, и он держит дистанцию. Ли Гань — пламя, а Хо Цюйбин — лёд, и все же они идеально друг другу подходят.
Ли Гань наливает Хо Цюйбину третью пиалу подряд, а затем наливает себе и пьёт за компанию.
Мясо режут на куски, и нам с Хо Цюйбином выдают наши порции. Хо Цюйбин накалывает кусок на нож и протягивает мне.
— Поешь, чтобы не опьянеть, — говорит он тихим голосом.
Парни набрасываются на оленину. Кто ест сидя, кто стоя. Никто не пользуется палочками, одни рвут мясо зубами, а кто поэлегантнее — натыкает на ножи.
Ребята садятся играть в забаву на пальцах⁶. Один кричит «семь», другой «шесть». Они так горланят, что барабанные перепонки готовы лопнуть.
Винные пары ударяют мне в голову, перед глазами всё плывёт. Знаю лишь, что Хо Цюйбин протягивает мне один кусок мяса за другим, и я ем голыми руками, вытирая жирные ладони о его накидку.
Сквозь замутнённое сознание до меня доносится военная песнь, и я начинаю подпевать:
— Светит луна, солнце горит, реки текут, горы стоят, не меркнет сигнальный огонь. То на границе славный герой встал за народ железной стеной. Холоден меч, кровь горяча. Чтоб защитить родные края, молодец славный мешкать не стал, вскочил на коня и врагов потоптал, и врагов потоптал…
После криков и песнопений боль в сердце ослабевает. Я впервые понимаю дерзкие стремления молодых людей, их пылкость и горячность.
1. 123 г. до н.э.
2. тюрки
3. с 15 до 17 часов
4. В переводе использовался вариант стихотворения, звучащий в фильме «Банкет».
5. Тун Хуа включила в книгу самый романтичный вариант легенды лодочницы из Юэ. «Песня лодочницы из Юэ» является древнейшим песенным произведением, переведённым на китайский. Оно датируется 528 годом до н. э. Царство Юэ располагалась на юге Китая, его народ разговаривал на утерянном ныне языке. Единственный сохранившийся текст на языке юэ — это запись приведенной в романе песни из 8 строк в сборнике «Шоюань» (I век н. э.), транскрибированная с помощью 32 иероглифов и снабжённая чуским переводом из 54 иероглифов.
6. Смысл игры угадать сумму пальцев, выброшенных обоими играющими.

Утром я просыпаюсь с раскалывающейся головой. Хун-гу протягивает мне бульон от похмелья и тихо говорит:
— Ты ведь не любишь алкоголь. Зачем в этот раз столько выпила?
Я берусь за тяжёлую головушку, и Хун-гу качает головой. Она кормит меня супом с ложечки. Я всё покорно выпиваю и только потом задаю вопрос:
— Как я дошла до дома?
Хун-гу странно улыбается уголком губ и говорит чарующим голоском, косясь на меня:
— Как ты могла дойти до дома, если была совершенно пьяна? Тебя молодой господин Хо привёз. Я хотела распорядиться, чтобы слуги отнесли тебя в дом, но господин лично взял тебя на руки и отнёс в твою комнату.
— А?!
С ещё большим ощущением тяжести в голове я встаю на ноги, а Хун-гу начинает злорадствовать:
— Тут было кое-что поважнее твоей раскалывающейся головы!
— Что? — спрашиваю я слабым голосом.
— Молодой господин Хо хотел уйти, но ты вцепилась в его рукав мёртвой хваткой и не захотела отпускать. Бормотала что-то вроде: «почему ты так хорошо ко мне относишься? Почему не можешь проявлять ко мне больше безразличия? Иначе мне бы не было сейчас так больно». Молодой господин Хо сидел подле тебя и успокаивал, пока ты не заснула.
Я вскрикиваю и на негнущихся ногах падаю обратно на топчан. Как я могла нести такой вздор?
Воспоминания вчерашнего вечера постепенно становятся всё отчетливее. Горько вздыхаю. Нельзя напиваться и давать эмоциям взять над собой верх
Вытягиваю перебинтованную левую руку и говорю:
— Если правильно помню, это ты перевязала.
— Да, я, — кивает Хун-гу. — Но молодой господи Хо пристально за мной наблюдал и сказал мне подрезать тебе ногти. Лицо его в тот момент было мрачнее тучи, он сказал: «Так она никого не поранит». У меня аж сердце кровью облилось, что все мои труды пропадут даром, но у господина Хо в тот момент было такое лицо, что я не осмелилась перечить.
Я смотрю на свои коротко подрезанные ногти и с тяжёлым вздохом прислоняю руку к лицу.

— Почему никто не поёт?
Я вывешиваюсь из окна повозки, чтобы вдохнуть свежего морозного воздуха, и Хо Цюйбин с раздражённым видом затягивает меня обратно.
— Как можно было так напиться и так резко поменять своё поведение?
Я смеюсь и вырываюсь, высовываюсь из окна и пою на пределе лёгких:
—Холоден меч, кровь горяча. Чтоб защитить родные края… молодец славный мешкать не стал, вскочил на коня и врагов потоптал…
Хо Цюйбин снова сажает меня на место.
— Когда утром будет раскалываться голова, не ропщи на меня, что напилась и подхватила простуду.
Я отталкиваю Хо Цюйбина, но он хватает меня за руку, прямо за рану. Я всасываю воздух сквозь сжатые зубы, и Хо Цюйбин опускает взгляд на руку.
— Что случилось? Ты снова кого-то оцарапала?
— Я сама себе ногти вонзила, — отвечаю я с глупой усмешкой.
— Болит? — тихо спрашивает он.
Качаю головой, указываю на сердце и произношу сквозь смех и слёзы:
— Вот здесь болит.
Его лицо невозмутимо, но он ничего не говорит. Он смотрит на меня, и в его глазах читается боль. И хотя я совершенно пьяна, мне становится неуютно от его взгляда. Я поспешно отвожу глаза.

Хун-гу улыбается, точно хитрая мышка, берёт меня за одежду и помогает встать.
— Хватит вспоминать, что было. Лучше выпей ещё бульона от похмелья и поешь пшённой каши. Пусть служанка приготовит горячую ванну с пузырями. Тебе сразу же станет лучше.
Сяо Тао и Сяо Цянь любят яичные желтки. Сяо Цянь ведёт себя прилично и лишь довольно воркует, когда я даю ему кусочек. А вот Сяо Тао нахалка. Куда бы я ни пошла, она идёт за мной следом. Крутится у юбок и играет в забаву «бросься хозяйке под ноги». Я или откормлю её до смерти, или раздавлю ненароком, но всё-таки я останавливаю выбор на медленном самоубийстве. Каждый день я ем с ними яйца за компанию: они – желтки, а я – белки. Время от времени я поднимаю взгляд на Сяо Тао и Сяо Цянь. Как же мне хочется забыть слова Цзю-е. «Я не знаю этой песни, но мелодия приятная. Хотя ты её не очень хорошо сыграла». Каждый раз эти слова режут моё сердце точно нож. Мы не общаемся больше месяца. Иногда я спрашиваю себя, сможем ли мы снова возродить наши отношения.


Над городом нависла ночь. Я стою у окна и смотрю на звёзды, а Сяо Тао и Сяо Цянь смотрят на меня. Их пёрышки белеют в темноте, значит, ночи светлеют. Я всё раздумываю, может, я совершила ошибку. Может, не стоило играть ту мелодию? Но мы хотя бы можем снова переписываться по ночам. И все же я слишком жадная, и мне хочется большего.
Подойдя рано утром умыться водой в чане, я ненароком бросаю взгляд на внутренний дворик, где прошлой осенью разбила цветник. Сегодня он покрылся нежной зеленью. В душе пробуждается робкая радость, но стоит между бровями залечь складочке, как сердце сжимается от печали.
Я дохожу до сада и опускаюсь на корточки. В эту ночь проклюнулись ростки жимолости. Слабые и хрупкие, они прижались к земле, и все же пробили толстую глиняную почву. С прошлого года они набирались сил во тьме земли, всю осень и зиму, сотни дней, дожидались весны, чтобы увидеть солнышко.
Я тихонько касаюсь листочков, воспрянув духом. Прошу служанку найти садовника, чтобы тот помог мне привязать молодые побеги к бамбуковой изгороди. Так я смогу защитить их от Сяо Тао и Сяо Цяня. Растение ещё слишком слабое, оно не выдержит напора Сяо Тао.
Вечером я иду к поместью Ши и долго разгуливаю вдоль внешних стен, боясь перелезть. Я всегда считала себя храбрым человеком, но сейчас столько всего стоит на кону, что храбрость меня покинула.
Думаю зайти и передумываю. Хочу увидеться с ним и не хочу. Сердце разрывает от противоречий. Незаметно запрыгиваю на соседнюю крышу, чтобы посмотреть на Бамбуковый павильон издали. В доме горит лампа. Интересно, чем ты сейчас занимаешься?
Сегодня безлунная ночь, мерцает лишь несколько звёзд. Тьма разлита по небу точно тушь. Весь Чанъань спит, кроме него. Я стою на возвышенности, и юбка хлопает на холодном ветру. Лишь свет лампы тепло горит вдалеке, но он недостижим.
Я неотрывно сморю на свет лампы, понятия не имея, как долго вот так простояла. Где-то вдалеке поёт петух. Небо светлеет. Сердце сжимается от грусти, но не за себя. Лампа горела всю ночь. Почему ты сегодня не спал? Почему ты так одинок?
На улицы появляются первые прохожие, и я не смею больше задерживаться. Спешно спрыгиваю с крыши, прохожу несколько шагов и останавливаюсь. Посередине улицы стоит Хо Цюйбин. Под первыми лучами солнца он слегка запрокинул голову и смотрел на крышу, где я простояла всю ночь. Дует холодный утренний ветер, развевающиеся рукава промёрзли насквозь.
Как долго он здесь простоял?
Он опускает голову и смотрит на меня. По его чёрным глазам сложно понять, радуется он или злится. Кажется, он вовсе не испытывает чувств. Но даже раздели нас тысячи гор и десятки тысяч рек, я бы всё равно не смогла сбежать от его проницательного взгляда.
Сердце сжимается, и я поспешно отвожу взгляд. Мы стоим на месте, он не говорит, я не шевелюсь. Тишина.
Прохожие с любопытством озираются на нас, но благодаря властному облику Хо Цюйбина не осмеливаются долго пялиться и поспешно уходят. Солнечный свет становится ярче и заливает всю улицу. Хо Цюйбин внезапно улыбается. Это улыбка радости.
— Ты зачем простояла там всю ночь?
Я шевелю губами, но горло пересыхает, и из него не вылетает ни звука. Я напрягаюсь и пробегаю мимо него, не осмеливаясь обернуться.

Чернила снова высыхают, но я ничего не написала. Что я могу сказать? За весь день я не придумала ни единого слова. В конце концов сжимаю зубы и вывожу:
Я провела время с Сяо Тао и Сяо Цянь. Мы угощались яичными желтками. Кажется, я переела, и теперь у меня несварение. Лекарство пью неохотно. Может, что-нибудь посоветуете?
Закончив писать, я сразу же привязываю записку к лапке Сяо Цяня и выпускаю его в окно, боясь передумать и бросить послание в огонь.
После того, как Сяо Цянь улетает, я от беспокойства начинаю мерить комнату шагами. Выхожу в сад, а затем снова возвращаюсь в дом.
В конце концов, я решаю сходить проверить жимолость. Ещё утром она еле выглядывала из-под земли, а сейчас уже обвила половину изгороди. Она так старается расти. Если я буду также стараться, то, возможно, тоже увижу солнце? Он пришлёт ответ? Да? Нет?
Я подпрыгиваю от хлопка крыльев. Сяо Цянь грациозно опускается мне на плечо. Я жмурюсь, боясь взглянуть на лапку Сяо Цяня, но затем медленно открываю глаза. Шёлковая записка! По сердце разливается мука и радость. Я развязываю записку и иду в комнату, чтобы прочесть послание в свете свечей.
Возьми лущёного боярышника и ямса по вкусу. Прикажи повару приготовить их на пару и завернуть в тонкую лепёшку. Для сладости можно добавить несколько капель мёда. Ешь ежедневно вместе с основными блюдами. Добавляй в чай немного цедры, чтобы не болело горло.
Я притворилась, словно ничего не произошло, и он мне подыграл. Мы сделали большой круг и вернулись в исходную точку.
Долго смотрю на записку, пытаясь найти в сухих словах, написанных лекарем больной пациентке, потаённые чувства. Перечитываю записку снова и снова.
Для сладости можно добавить несколько капель мёда… чтобы не болело горло …
Выдыхаю от облегчения. Он все ещё помнит, что в прошлом году я жаловалась на больное горло. Помнит, что я не переношу горькие лекарства. В послании сокрыты чувства, но они ускользают от меня все дальше и дальше.


Тёплое весеннее солнце щедро льётся на жимолость. Лучи сияют на потемневших листьях словно рыба, прыгнувшая в воду, — то была рябь, то нет её. Молодые листочки тонки как крылья цикады, сквозь солнечные лучи видны все жилки. Свет и тень, солнце и тьма, молодое и старое, гармония и диссонанс — всё переплелось между собой.
— Когда ты успела посадить вьюн? — раздаётся голос Хо Цюйбина за моей спиной. Он произносит это столь непринуждённо, словно не было никаких ночных бдений.
Я не видела его месяц, поэтому от его голоса сердце переполняется радостью. Я боюсь обернуться, поэтому продолжаю смотреть на жимолость, делая вид, словно ничего особенного не произошло.
— Можешь так больше не подкрадываться?
Он становится рядом со мной и касается побега.
— Раз ты меня не почувствовала, значит мои боевые навыки не так уж плохи. Что это за растение? Оно цветёт?
— Это жимолость, и она не просто цветёт, а цветёт очень красиво. Но это будет только летом, сейчас ещё рано.
Он немного стоит со мной и внезапно спрашивает:
— Ты хочешь вернуться в Западный край?
Я не сразу нахожусь, что ответить на столь странный вопрос.
— А ты туда направляешься?
— Да, но только после того, как получу одобрение императора, хотя он вряд ли будет против.
— Ой, забыла поздравить. Слышала, император пожаловал тебе титул шичжуна¹.
Он презрительно усмехается.
— А здесь есть с чем поздравлять? Или ты не слышала, что говорят? «Невежественный мальчишка получил должность благодаря тётушке и дядюшке».
— Не слышала, к тому же я слышу только то, что хочу. Сколько тебе исполняется в этом году?
Его брови взметаются вверх.
— А чего ты интересуешься? — произносит он с натянутой улыбкой. — Мне восемнадцать, самый расцвет юности. Благородной наружности, а ещё не женат. В моём владении поместье, обширные угодья и множество слуг. Брак со мной — отличная идея.
Пристально смотрю на него.
— Такой молодой и знатный. Тебе легко позавидовать.Тем более сейчас… — высовываю язык, не заканчивая предложение.
— Я никому не позволю себя обсуждать, — буркает он.
Я смеюсь. Этой весной У-ди Лю Чэ отправил главнокомандующего Вэя в поход против сюнну, и два дня назад тот вернулся с победой. Похоже Хо Цюйбин больше не может выносить праздной жизни племянника императорской семьи и хочет показать дяде, чего стоит.
— Разве в прошлый раз ты не изучил земли Западного края? Ты хорошо подготовлен, в твоей армии найдутся лазутчики и проводники. Вряд ли от меня будет толк.
Он молча смотрит на меня, а затем поднимает руки в благодарственном жесте².
— Последние дни я слышу одну только критику за спиной. И вот хоть кто-то похвалил меня, кроме императора. Но всё-таки из тебя вышел бы лучший проводник. Сюнну прекрасно знают пустыню, потому что постоянно кочуют.
Я смотрю на жимолость:
— Я не хочу возвращаться.
Он касается жимолости:
— Тогда ладно.
— Я хочу попросить тебе об одолжении. Твои воины будут находить местных лоулянцев в качестве проводников через пустыню. Пожалуйста, не обижай их.
Он задумчиво смотрит на меня.
— Меня не волнует, кто они. Покуда они не замыслят злодейства, я их не обижу.
Я кланяюсь и говорю:
— Спасибо.
— Какое-то время я не смогу тебя навещать. Но если тебе что-нибудь понадобится, приходи в моё поместье и спроси управляющего Чэня. Ты встречалась с ним в пустыне. Он даст мне знать.
Я киваю и смотрю на него.
— Когда вернёшься с победой и тебя наградит император, устрой мне пир в «ИпиньЦзюй»
— Можешь сделать заказ уже сейчас, иначе они не успеют достать редкие ингредиенты, — отвечает он с гордым видом.
Я улыбаюсь и качаю головой.
— Хорошо. Обращусь к ним завтра.
Он тоже улыбается и собирается уйти, но неожиданно останавливается у ворот и спрашивает:
— Ты придёшь меня проводить?
— Кто я для тебя? Для меня будет место? — дразнюсь я в ответ.
Он смотрит на меня, ничего не отвечая.
— Когда ты уезжаешь?
— В следующем месяце.
— Тогда до встречи, — с улыбкой отвечаю я.
Он кивает и уходит быстрым шагом. Залитый весенним солнцем, его подобный сосне силуэт удаляется от меня. Позади него блестит земля, точно в яркой улыбке.
Изумрудные листочки жимолости легонько покачиваются на слабом ветру. Я прищуриваюсь и смотрю на лазоревое небо. Прекрасный мартовский день. Зеленеют деревья, краснеют цветы. Мы молоды.
1. Шичжун — младший церемониймейстер, ведал экипажами и одеждой. В русском переводе эту должность часто переводят как окольничий, так как шичжун всегда должен был следовать за императором.

2. Левая кисть обнимает кулак правой руки на уровне груди — это традиционный жест приветствия в Китае. По одной из версий он означает «инь» и «ян». По другой — демонстрацию собеседнику нежелания начинать бой, доброжелательности. Этот же жест, сопровождаемый легким поклоном, называется «малый поклон» и означает благодарность в адрес собеседника.

Я стучу в дверь и спрашиваю:
— Где Цзю-е?
Играющий в шашки Сяо Фэн отвечает, не поднимая головы:
— Господин расставляет книги в библиотеке.
Я поворачиваюсь идти в библиотеку, но Сяо Фэн говорит:
— Туда никому нельзя заходить. Цзю-е даже сам там убирается. Лучше посиди здесь и погрейся на солнышке. Можешь угощаться чаем. А я занят, мне нет времени о тебе заботиться.
Я отвешиваю Сяо Фэну подзатыльник.
— Ты совсем не изменился — продолжаешь командовать.
Сяо Фэн трёт затылок и смотрит на меня обиженным взглядом.
Я вздыхаю и, не обращая на него внимания, направляюсь к библиотеке.
Хотя я немало времени прожила в Бамбуковом павильоне, в библиотеку я захожу впервые. Комната настолько огромна, что по ней может свободно проехать лошадиный экипаж. Большая часть помещения заставлена книжными стеллажами. Цзю-е просматривает одну из книг, сидя перед полкой.
Я умышленно топаю, чтобы объявить о своём присутствии. Он слышит меня и улыбается, давая знак, что я могу войти.
— Заходи. Я скоро закончу.
Обрадовавшись такому ответу, я оборачиваюсь к Сяо Фэну и строю гримасу.
С любопытства рассматриваю книжные полки.
— Вы прочитали все эти книги?
Заглушаемый звуком расставляемых книг до меня долетел еле слышный ответ Цзю-е:
— Большую часть.
«Книга песен», «Книга историй», «И-ли», «Чжоу и», «Вёсны и осени», «Комментарии Цзо», «Канон сыновнего благочестия»… Целая полка под конфуцианскую литературу. Больше всего, похоже, читали «Книгу песен», так как она стоит в самом удобном месте.
«Хуанди Сыцзун», «Хуанцзицзинши», «Дао дэ цзин», «Лао Лай-цзы»… ряд трактатов о Хуан-ди и Лао-цзы. На «Дао дэ цзин» Лао-цзы, «Беззаботных скитаниях» и «Как знание гуляло на севере» Чжуан-цзы расшатались верёвочки, скрепляющие бамбуковые таблички.
Легисты, военные философы… все эти труды я по большой части заучила с детства, поэтому без особого энтузиазма пробегаю глазами по книгам, пока не дохожу до нижней полки.
Странная полка: на одной половине одна одинокая книга, вторая завалена свёртками шёлка.
Недоуменно беру бамбуковую дощечку. «Мо-цзы». Это тяжёлый для изучения труд, даже у отца раскалывалась от него голова. Я просматриваю табличку. Некоторые места я могу прочитать, некоторые — нет. Вот Мо-цзы пишет о создании «облачных» лестниц. Вот говорит о солнечных явлениях: как свет, проходя через крохотные отверстие, может дать перевёрнутое изображение; как с помощью зеркала с вогнуто-выпуклой линзой можно обмануть противника и показать ему то, что на самом деле находится в другом месте. Трясу головой и возвращаю книгу на место. Перехожу ко второй половине полки и, развернув один из свитков, узнаю почерк Цзю-е. Я пялюсь на текст широко раскрытыми глазами, не видя иероглифов. Решаю просмотреть ещё несколько свёртков, но все они написаны рукой Цзю-е.
Выглядываю Цзю-е, но он по-прежнему склонил голову над книгами.
— Можно мне просмотреть книги на этой полке? — нерешительно спрашиваю я.
Цзю-е оборачивается, задумывается над вопросом и кивает:
— Там нет ничего интересного. Это просто способ скоротать время.
Я беру свиток. Он очень длинный, поэтому я успею лишь пробежать его глазами.
…Гуаньши Бань соорудил для царства Чу «облачные» лестницы, чтобы напасть на царство Сун, и бросил вызов Мо-цзы. Бань использовал против Мо следующие тактики: Бань устроил приступ с помощью «облачных» лестниц, которые Мо отбил зажигательными стрелами; Бань решил пробить городские ворота, но Мо раздавил передвижной таран скатывающимися брёвнами и камнями; Бань вырыл подземные ходы, но Мо приказал пустить дым…так Бань постепенно применил девять способов приступа, но города не взял. Не в силах с этим смириться он возжелал убить Мо. Тогда Мо с улыбкой ответил, что триста человек стоит на суньских стенах и каждый знает по способу обороны. Правитель царства Чу повелел отменить поход. Затаив злобу в сердце, Гуаньши Бань¹ в совершенстве овладел искусством столярного дела и стал почитаться современниками как Лу Бань , однако с девятью способами приступа он так и не смог разузнать триста способов обороны Мо.
В свободное время берись за перо. Против каждого способа приступа свой способ обороны. Обдумывай всё глубоко и всесторонне, и на сто замыслов найдётся выход. Это восхищает.
Далее идут подробные описания разного рода осадных и оборонных орудий, тактик штурма и защиты города.
Я быстро просматриваю текст до конца и довольно скоро вернув свиток на книжную полку, берусь за следующий:
… отрицай нападение… люби всех как себя… питай отвращение к войне…
Это общий посыл учения Мо-цзы: испытывая отвращение к кровавым войнам, Мо-цзы выступал против идеи, что большая страна имеет право обижать маленькую. С одной стороны, он ратовал за то, что большим державам нет смысла наращивать военную мощь и нападать на маленькие царства, с другой стороны, считал, что маленькое царство должно активно готовиться к войне, тем самым укрепляя свою мощь, и быть готовой противостоять большой державе, чтобы та не смела прибегнуть к военной силе.
Я серьёзно задумываюсь над этой идеей и медленно откладываю свиток в сторону. Следующий свиток весь изрисован подробными чертежами разного рода устройств: комплексные самострелы, инструменты для лечения костей, питьевые фляги, не дающие воде потерять тепло в зимнее время. Есть даже эскизы ювелирных украшений.
Чешу в затылке и возвращаю рисунки на место. С ещё большим любопытством я обхожу стеллаж и смотрю, что находится с обратной стороны.
Он весь заставлен трактом по медицине — «Трактат Жёлтого императора о внутреннем» Бяньцюе. И хотя Цзю-е оставил подробнейшие комментарии, я ничегошеньки не понимаю, поэтому потеряв всякий интерес, сразу же достаю последнюю табличку. «Речи о высшем пути Поднебесной», а по краю пометки Цзю-е. Заливаюсь краской и роняю книгу на полку. Цзю-е оборачивается на грохот. Я пугливо отпрыгиваю к другой полке, хватаю первую попавшуюся книгу и делаю вид, что внимательно её изучаю. Сердце бьётся как сумасшедшее.
Цзю-е такое читает? Хотя эта книга описывает техники совокупления, но её также можно считать медицинским трактатом. В основном в нём описываются способы соития, препятствующие беременности². Крутя в голове подобные мысли, я не в силах пошевелиться.
— Ты смогла это прочесть? — изумлённо спрашивает Цзю-е, подъехав ко мне.
— Я взглянула одним глазком и засмущалась, — поспешно отвечаю я.
Цзю-е недоуменно смотрит на меня, и я понимаю, что он спрашивает про книгу, которую я сейчас держу в руках, а не о… я готова провалиться сквозь землю от стыда. Небеса словно хотят, чтоб меня раскрыли.
Я просматриваю книгу и не верю своим глазам. Дощечка покрыта мелкими загогулинами, но я не узнаю ни единого иероглифа. Я просматриваю текст во второй раз, но иероглифы от этого не становятся понятнее. О Небеса! Я ведь так долго в неё пялилась. Теперь уже нет времени падать в обморок от расстройства, нужно придумывать как объясниться.
Опускаю голову и говорю с запинкой:
— Эм… ну… на самом деле я не смогла прочесть… но м-мне было очень любопытно, по… поэтому я старалась её изучить.
Цзю-е моргает и спрашивает от любопытства:
— И как успехи?
— Успехи? Эм… я читала… читала… эм… и ничего не поняла.
У Цзю-е дёргаются уголки губ, и я рыдаю в душе. Небеса! Что я несу? Я опускаю голову ещё ниже и внимательно изучаю пальцы ног, приказывая себе мысленно заткнуться. В комнате воцаряется неловкая тишина, и я совсем падаю духом. За что мне такое? Я готова провалиться сквозь землю. И тут Цзю-е откидывается на спинку кресла и прыскает от смеха. Радостный смех звонким эхом разлетается по просторному залу. Кажется, оживает весь дом.
Я ещё сильнее опускаю голову, сгорая от стыда, но по сердцу разливается тепло. Я ещё никогда не слышала, чтобы он так смеялся. Ради такого я готова сгорать от стыда хоть каждый день.
Цзю-е протягивает мне платок:
— Я задал тебе всего один вопрос, а ты вся покраснела и вспотела. Куда же подевалась известная на весь Чанъань хозяйка танцевальных кварталов?
Я смущённо кладу книгу на место и вытираю пот со лба и кончика носа.
С блеском в глазах я смотрю на книжную полку:
—Эти книги не на ханьском?
Цзю-е кивает, и я улыбаюсь.
— Я нашла у вас эскизы ювелирных украшений. Очень красивые!
Цзю-е смотрит на книжную полку и переводит взгляд на меня.
— И ты не будешь спрашивать, что это за книги?
Я задумываюсь на мгновение и вздыхаю:
— Вы никогда не спрашивали, почему я жила с волками. Я родилась в Западном крае, но не знаю ни одного местного языка, зато свободно говорю на ханьском. У каждого свои тайны, и не всеми из них мы готовы делиться. Если вы когда-нибудь захотите мне всё рассказать, я сяду и внимательно вас выслушаю. Но если вы не захотите мне ничего рассказывать, я не буду спрашивать. Один человек как-то сказал мне, что знает только меня настоящую. Тоже можно сказать и про меня. Моё сердце знает только вас настоящего.
Цзю-е задумывается над моим ответом, а затем разворачивает кресло между стеллажами, чтобы «уйти».
— Мне о стольком хочется тебе рассказать, но я не знаю, как начать, — говорит он не оборачиваясь.
Я отвечаю тихо, но твёрдо:
— Кем бы вы ни были, я всегда буду на вашей стороне.
Он останавливается ненадолго, но затем продолжает быстро толкать кресло.
— Ты пришла по какому-то делу?
— Нет. Просто у меня выкроилось свободное время, и я решила зайти проведать дедушку, Сяо Фэна и… вас.
Внезапно краем глаза я замечаю стоящие в углу костыли. Цзю-е пользуется костылями? Я всегда видела его только в инвалидном кресле.
Как только мы выходим из библиотеки, дверь сама закрывается, хотя я не представляю, что именно привело её в действие. Я легонько толкаю дверь из любопытства, но она не поддаётся. Раньше я думала, что система самораскрывающихся дверей построена ради удобства Цзю-е, но выходит, что она также не даёт войти в дом непрошеным гостям.
— Извини, но мне нужно ненадолго уехать, — говорит Цзю-е.
— Тогда я не смею вас больше тревожить и вернусь домой, — тут же отвечаю я и собираюсь уйти.
Однако Цзю-е окликает меня и говорит:
— Я направляюсь в деревню за городом на встречу с гостями. Если есть время, ты можешь поехать со мной. Побегаешь на просторе и попробуешь свежих фруктов.
Я киваю, стараясь не выдать свою радость.
На козлах повозки дремлет Ши-бо, сжимая в руке чёрный блестящий хлыст. Обычно Цзю-е возит Цинь Ли, но сегодня его отчего-то нет. Но не успевает Цзю-е спросить, где его возничий, как Ши-бо говорит:
— У Цинь Ли возникли неотложные дела, он не сможет вас отвезти.
Цзю-е чуть наклоняет голову:
— Я найду другого возничего, не нужно делать всё самому.
Ши-бо посмеивается и поднимает для нас соломенную занавеску:
— Да я как-то засиделся без дела, хоть растрясу косточки. Мне сначала отвезти Юй-эр домой?
— Она едет с нами.
Кажется, что Ши-бо хочет сказать, но, в конце концов, он молча садится на козлы, и мы двигаемся в путь.
Как только экипаж выезжает за городские ворота, и лошадь пускают на бег, я ложусь на окно и любуюсь мелькающими деревьями и полевыми цветами. Лето кажется ещё более очаровательным.
Цзю-е тоже сидит с улыбкой на лице и нежным взглядом смотрит за окно. Мы ни о чём не говорим, но вместе наслаждаемся приятным ветерком и приятным пейзажем. В нашем сердце рождается одно тёплое чувство.
— Крутой поворот. Держитесь крепче, Цзю-е, — раздаётся низкий голос Ши-бо.
Повозка стремительно разворачивается в лес и начинает постепенно сбавлять скорость, пока не останавливается. Ши-бо оказывается превосходным возничим, и за весь манёвр лошадь не издаёт ни звука. Я озадаченно смотрю на Цзю-е, но рука моментально хватается за расшитый золотыми бусинами шёлковый пояс. Цзю-е слегка улыбается, сохраняя полное спокойствие, и даёт мне знак не беспокоиться. На какое-то время лес погружается в тишину. И вдруг с края дороги спешно съезжают два всадника. Они проносятся мимо нашей повозки, не обращая на нас внимания.
— Меня не проведёшь вашим спектаклем! —Ши-бо поднимает хлыст. Тот молнией взметается в небо и звучно бьёт по лошадиным ногам. Лошади преследователей с истошным ржанием валятся на землю. Мужчины тут же вскакивают на ноги и хватаются за мечи. Кнут снова взметается в небо и выбивает оружие у разбойников. Мужчина с курчавой бородой охает от удивления, а Ши-бо тем временем хватает его кнутом за ладонь и пригвождает к дереву.
Я пугаюсь и выбегаю из повозки. У Ши-бо необычный кнут, он явно с каким-то секретом. Мужчина в тёмном столбенеет и смотрит на кнут круглыми глазами. Он поражённо переводит взгляд на Ши-бо, падает на колени и начинает что-то бормотать. С красного от гнева лица Кучерявого сходит весь цвет и на нем замирает удивление.
Ши-бо убирает кнут и грубо спрашивают стоящего на коленях Тёмного. Тот обменивается парой фраз со своим товарищем, но я не понимаю ни слова. Цзю-е слышит их ответ, внезапно перестаёт улыбаться и бросает на меня изумлённый взгляд.
— Повтори всё, что сказал, на ханьском, — приказывает он.
Тёмный бросается объяснить:
— Мы не преследовали экипаж из поместья Ши и не собирались вредить членам этого дома. Нас наняли следить за передвижениями хозяйки «Ло Юй» и тайно убить её, выждав удобный случай.
Он снова стукается головой об землю перед Ши-бо.
— Мы не знали, что вы из «Шифан» и госпожа подруга господина. Иначе пообещай нам даже горы золота, мы бы не осмелились принять заказ.
Его слова раздаются громом среди ясного неба. Мне становится дурно от этого известия. После долгого замешательства я наконец-то спрашиваю:
— Кто вас нанял?
Услышав мой вопрос, Тёмный лишь сильнее распластывается по земле:
— Мы не смогли выполнить заказ, но правила негоже нарушать. Не судите нас, госпожа. Мы можем только принести наши искренние извинения.
Отгоняющий от лошади комаров Ши-бо рассеянно замечает:
— Они ни за что не раскроют вам имя заказчика. Да и что бы они ни сказали, это необязательно будет правда. Раз их наняли для убийства, то сделку проводили не раскрывая лиц и имён.
— И то верно, — говорю я с горькой улыбкой. — Отпусти их.
Ши-бо молча бросает взгляд на этих двоих, и те тотчас же молвят:
— Мы никому расскажем о произошедшем сегодня.
Ши-бо угрожающе поднимает хлыст. По всей видимости, он всё-таки собирается их убить, но его останавливает Цзю-е:
—Ши-бо, отпусти их.
Приказ звучит медленно и мягко, однако невозможно сопротивляться его властности. Ярость Ши-бо постепенно утихает.
Ши-бо смотрит на Цзю-е, вздыхает и с равнодушным видом машет тем двоим. Мужчины медленно кланяются в знак признательности.
— Мы вернёмся домой и примем все надлежащие меры. Дедушка, клянёмся водами Лобнор³, что не выдадим вашего местоположения.
Я поражена. Они только что дали самую страшную клятву кочевников пустыни Гоби. Подобными словами заявляют о всей серьёзности своих намерений, иначе Небеса покарают нарушителя молнией.
Мужчины подбирают мечи и спешно собираются уходить. Тот, чья рука пострадала от кнута, не говоря ни слова вдруг оборачивается и пристально смотрит на нашу повозку. Словно что-то поняв, он разворачивается, подбегает к экипажу и падает перед ним на колени. Его словно не волнуют больше вопросы жизни и смерти, всё его лицо полно раскаяния. Он пытается объясниться, захлёбываясь от слёз:
— Ничтожный человек не знал, что эта барышня ваш человек, но отплатил вам чёрной неблагодарностью. Мы хуже свиней и собак, раз замыслили убить её.
Убийца направляет меч на собственную руку, но Цзю-е выстреливает из спрятанного в рукаве арбалета и выбивает оружие из рук мужчины. Его товарищ крепко хватает Кучерявого за руку и смотрит на нас в недоумении.
Цзю-е прячет крохотный арбалет в рукав и произносит с улыбкой:
— Боюсь, вы меня с кем-то перепутали. Я ничем не помогал вам в прошлом. Уезжайте быстрее в Западный край!
Я не обратила внимания, как стрела отбила меч, так как в моей голове крутится только одна фраза: «эта барышня ваш человек». Кажется, эти двое не такие уж плохие люди.
По лицу мужчины текут слёзы:
— Той повозкой управлял дедушка, способный спасти человека своим кнутом. Кто же вы ещё, как не тот молодой господин? Вы дали денег и спасли всю мою семью. Матушка всю ночь и день кланялась Снеговым горам⁴, молясь о вашем здоровье и благополучии. А я, тёмный, так бессовестно поступил.
Услышав его слова и поняв, кто такой Цзю-е, его товарищ меняется в лице и, не проронив ни слова, тоже опускается на колени. Они так долго бьются головой об землю, что на их лбах выступает кровь. Цзю-е беспомощно улыбается краешком губ, а взгляд Ши-бо становится всё более холодным.
— Эй! — кричу я. — Хорошо же вы поступаете. Решили из-за чувства вины искупить свои ошибки, а с последствиями придётся разбираться живым? Очистите совесть, а нас бросите с двумя трупами? У нас дела, а вы загораживаете дорогу.
Мужчины колеблются, но всё-таки встают на ноги и уходят с дороги.
— Вот именно, вы обознались. Наш господин торговец в Чанъане и не имеет ни малейшего отношения к Западному краю. Он только что отпустил вас, так что… — Я улыбаюсь, но добавляю убийственным тоном: — Немедленно убирайтесь в Западный край.
Эти двое окаменевают на миг и произносят с почтением:
— Мы признаём свою ошибку и тотчас же уедем в Западный край.
Ши-бо смотрит на меня, затем переводит взгляд на Цзю-е и молча пускает лошадь вперёд.
Лошадь легко бежит по дороге, но на моё сердце ложится каменная глыба. Меня больше ничего не связывает с Западным краем, но неужели оттуда снова пришла беда? Му Дадао проболталась, что я жива? Спокойной жизни пришёл конец?
— Ты знаешь, кто мог нанять этих людей? — нежно спрашивает Цзю-е.
Я качаю головой.
— Нет, я по большой части жила в волчьей стае, и только один человек затаил против меня обиду. Он сам с севера-запада и сейчас заправляет там всё, так что смысл ему нанимать убийц, если он может отправить за моей головой собственных людей? Может, он опасается в открытую действовать в Чанъане и поэтому отправил наёмников?
— Раз ты не знаешь, кто это может быть, то больше и не думай об этом.
Я опускаю голову на колени и ухожу в раздумья.
—Юй-эр, ты боишься?— спрашивает у меня Цзю-е.
Я качаю головой.
— Эти двое были искусными воинами, и я бы с ними не совладала, но в результате они не смогли убить меня, а вот я могла оборвать их жизни.
Ши-бо кричит нам с козел:
— Умения драться и убивать это не одно и тоже. Цзюе-е, раз их наняли для тайного убийства, значит наниматель боится разоблачения и не мог лично найти Юй-эр. Нужно убедиться, чтобы никто в Западном крае не посмел взять на неё заказ, чтобы тот человек отказался от своей затеи. Можете поручить это дело мне. А вы ни о чём не беспокойтесь.
— С твоим участием никто не посмеет вмешаться. — Он обращается ко мне. — Они хоть и говорят, что не нарушают правил, но мир — не платье небожителя без швов. Хочешь я найду того, кто за этим стоит?
И хотя с детства я постоянно убегала, я не теряю силы духа и говорю с улыбкой:
— Не надо. Если это кто-то ещё, ему не провести меня подобными уловками. Если же это действительно тот человек, то расследование ничего не даст. Если хочет меня запугать, я не стану его бояться.
Цзю-е кивает, а Ши-бо хохочет:
— Это верно. Разве пристало девушке, выросшей у волков, бояться?

Загородный дом Цзю-е оказывается простеньким серым домиком с чёрной черепичной крышей среди просторных фруктовых садов и овощных полей. Они разбиты на квадратные участки, и пусть это не самый красивый пейзаж на свете, земля не скупится на свои плоды.
Стоит Ши-бо слезть с козел, как я понимаю по его выражению лица, что он не хочет, чтобы я виделась с гостями Цзю-е, поэтому, сойдя с повозки, я сразу же говорю Цзю-е, что хочу побегать среди полей. Он воспринимает моё предложение без возражений, но настаивает, чтобы за мной приглядывала крестьянка. Всё это вызывает улыбку Ши-бо и кивок в мою сторону.
Хотя по пути сюда нам выпал такой инцидент, и я не окончательно пришла в себя, стоит мне увидеть, как солнце щедро заливает поля, огороды зеленеют, а крестьяне старательно возделывают землю, на меня нисходит умиротворение. Я сама хозяйка своей жизни, и кто бы ни напал на меня, пусть даже не мечтает отнять мою жизнь.
Смотря на удаляющийся силуэт Ши-бо, я спешу сказать крестьянке:
— Тётушка, солнце палит! Принеси соломенную шляпку!
— Ой, я забыла, — смеётся тётушка. — Вы подождите немного. Я сейчас.
Она уходит, а я бегу догнать Ши-бо.
—Ши-бо, вы не будете ждать Цзю-е?
Ши-бо оборачивается и молча на меня смотрит.
— Отпустите их. Вы не сможете скрыть это от Цзю-е.
Ши-бо холодно объясняет:
— Я делаю это ради его же блага. Прежний господин поддержал бы меня.
— Если он прознает, его это не обрадует. Вы поступаете так ради себя, а не ради него. К тому же ваш хозяин теперь Цзю-е, а не прежний господин.
— Отчего ты такая добрая, если выросла среди волков? — злится Ши-бо.
— Хотите, чтобы я всю жизнь провела в борьбе, боясь ножа в спину? Ши-бо, Цзю-е не одобряет убийство. И если вам действительно дорог ваш господин, поймите его. Он не хотел бы, чтобы вы испачкали руки в крови. Подумайте хорошенько, если он узнает о вашем поступке, то сильно огорчится. У каждого свои методы, но если Цзю-е приказал поступить так, значит, он уже обдумал последствия своего выбора.
Тётушка возвращается с соломенными шляпками.
— Я пойду поиграю в полях. Ши-бо, можете присоединиться ко мне.
Я кланяюсь и убегаю в поля.
— Что это такое?
— Соя.
— А вон то?
— Фасоль.
— А вот это я знаю. Это огурец.
Наконец узнав названия всех растений, я указываю на бамбуковый навес и радостно интересуюсь, что там.
—Там огурцы. Совсем молоденькие, — объясняет крестьянка, помирая со смеху.
Бегаю по полю и срываю овощи. Обтерев их краем рукава, я сразу же пробую их на вкус. По сравнению с теми, что продаются на рынке, они просто объедение.
Вооружившись корзиной, я иду под бамбуковый навес и собираю огурцы. Вдруг среди зелени показывается улыбающееся лицо Цзю-е. Я улыбаюсь в ответ, машу рукой и бегу к нему, срывая по пути ещё два огурца.
— Почему вы здесь? Ваши гости уже ушли?
Он наклоняет голову и с улыбкой рассматривает меня с ног до головы. На мне соломенная шляпка, а в руке корзина, полная овощей.
—Ты похожа на настоящую крестьянку.
Я передаю ему корзину:
—Я собрала бобов, огурцов и ещё душистого лука.
—Тогда на сегодняшнем ужине отведаем всё, что ты собрала.
Я прыгаю от радости и хлопаю в ладоши.
Мы с Цзю-е неспешно гуляем вдоль полей. Солнце начинает клониться к западу, на землю ложатся сумерки. Из труб домов поднимаются тонкие струйки дыма. Время от времени раздаётся собачий лай да петушиное квохтанье. Крестьяне возвращаются домой, неся мотыгу на плечах. И хоть на их лицах читается усталость, их шаг лёгок, а на душе царит умиротворение.
В мыслях отчего-то всплывает старая поговорка «мужчины пашут, женщины ткут». Необязательно, чтобы мужчина хотел пахать, а женщина — ткать, в действительности надо быть подобным единому целому, любить и оберегать друг друга, жить дружно и весело, в мире и согласии.
Я украдкой смотрю на Цзю-е, но оказывается, что в этот момент он тоже смотрит на меня! Стоит нашим взглядам встретиться, как мы цепенеем. Цзю-е слегка краснеет и отводит взгляд в сторону.
Впервые вижу, чтобы он краснел. Я не в силах отвести от него взгляд, гадая, о чём он сейчас может думать. Цзю-е начинает быстрее толкать коляску, но неожиданно оборачивается и спрашивает с застывшим взглядом:
— На что ты смотрела?
Задумавшись над вопросом, я через силу выдавливаю смешок и говорю первое, что приходит в голову:
— На вас!
—Ты… — он, похоже, не ожидал такой откровенности, — бесстыжая.
У меня самой перехватило дыхание от собственного признания.
Я понимаю, что поспешила с ответом, и в сердце очень раздосадована на себя. Отчего я сегодня всё время ставлю себя в неловкие ситуации? Почему не слежу за языком?
Не зная как извиниться, я продолжаю молча идти рядом, как вдруг Цзю-е начинает смеяться и качать головой.
—Ты истинное дитя пустыни.
Я успокаиваюсь и говорю с улыбкой:
—Теперь я намного сдержаннее. Раньше я говорила ничего не боясь.

По возвращению из деревни я беру заранее подготовленный шёлковый платок и пытаюсь облечь в слова творящуюся на душе сумятицу.
Во-первых, тебя явно не интересует конфуцианская литература, и часто ты читаешь лишь одну «Книгу песен». Если это так, значит не веришь в божественное происхождение императорской власти и не признаёшь Мандат Небес и абсолютную верность подданных. Второе, ты явно любишь Лао-цзы и Чжуан-цзы. Отец немного рассказывал мне про их учения, но сама я их трактатов не читала и имею о них лишь смутное представление. Но если тебе нравятся Лао-цзы и Чжуан-цзы, это не причиняет тебя страдания⁵? Третье, ты больше всего уважаешь Мо-цзы. Мо-цзы всю свою жизнь посвятил благу простого народа, стараясь убеждать властителей отказываться от войны и помогая маленьким государствам строить укреплённые города, чтобы противостоять экспансии великих держав. В твоих глазах Хань такая держава? А маленькие государства — царства Западного края? Ты хочешь выбрать путь Мо-цзы? Но разве он не идёт вразрез с некоторыми доктринами Лао-цзы и Чжуан-цзы?
С лёгким вздохом я откладываю кисть на край тушеницы и задумываюсь над этим противоречием. Неужели твоё сердце полно смятений? Меня не волнует твоё происхождение и нынешнее положение, я лишь хочу понять твои чувства.
Убрав шёлковый платок, я спешу найти Хун-гу.
— Мне нужно, чтобы ты помогла мне найти учителя, который глубоко изучил Хуан-ди, Лао-цзы и Мо-цзы и разбирается в ста школах мысли⁶.
— Ты хочешь научить этому наших девушек? — недоумевает Хун-гу. — Разве им недостаточно знать грамоту и цитировать «Книгу песен»?
— Это не для девушек, это для меня.
— Хорошо. Я распоряжусь найти тебе учителя. А как всё выучишь, сможешь открыть школу и набрать себе учеников.

Ни один учитель не придёт учить меня в танцевальный дом, сколько бы я ни заплатила, так что мне самой приходиться ездить на лекции. Если гора не идёт ко мне, я иду к горе.
Полная впечатлений после прослушанной сегодня «Беззаботных скитаниях» Чжуан-цзы, я возвращаюсь домой в повозке, продолжая обдумывать услышанное.
Стоит мне войти во дворик, как из дома выбегает взволнованная Хун-гу и радостно сообщает:
— Угадай, что произошло.
— Неужели вам сделали предложение руки и сердца? — спрашиваю я с притворным удивлением.
Хун-гу тянется меня схватить:
— Ну что у тебя за острый язык!
— Так, о чём ты хотела так срочно поговорить? — спрашиваю я, отскакивая в сторону.
Поняв, что не сможет меня поймать, Хун-гу лишь беспомощно прожигает меня взглядом.
— Приходили слуги принцессы и принесли множество подарков. Тебя не было, поэтому я приняла их за тебя. Завтра нужно будет поднести принцессе ответный подарок в знак признательности. Гонец сообщил, что Ли… Ли дарован титул фужэнь. Сегодня нам принесли подарки от принцессы, а на днях принесут подарки от Ли-фужэнь.
Я улыбаюсь, но ничего не говорю.
— Неудивительно, что каждый хочет породниться с императорской семьёй, — продолжает с улыбкой Хун-гу. — Ты только посмотри, сколько подарков прислала нам принцесса. Такое не купишь.
Она окидывает двор взглядом и добавляет тихим голосом:
— У Ли Янь поистине огромная воля к победе. Прошлой осенью только вошла в гарем, а этим летом уже стала второй после императрицы.
В голове крутится смутная мысль, но я никак не могу её сформировать, однако стоит взгляду упасть на крохотные нежные бутончики жимолости, как я хлопаю себя по лбу.
— В последние дни я так была занята изучением Лао-цзы и Чжуан-цзы, «снилось ли Чжуан-цзы, что он — бабочка, или бабочке снится, что она — Чжуанц-зы», что совсем запамятовала, а не отправил ли император уже войска в поход?
— Что? — удивлённо спрашивает Хун-гу.
— Если брать в расчёт традицию, то по-видимому ещё нет. — Я перевожу тему: — Проведи тщательную опись подарков и посмотри, что нам может пригодиться. Если что понравится, можешь оставить себе, а остальное мы продадим. В этих безделушках нет ценности, постепенно продай их по справедливой цене, иначе если нам в будущем срочно понадобятся деньги, придётся продавать всё по дешёвке. Ли-фужэнь знает, что мне нравится. Она не станет доставлять мне лишние хлопоты, а привезёт золото и серебро.
Хун-гу несколько раз кивает и счастливо произносит:
— Как бы великолепно ни выглядели эту украшения, для простых смертных, как мы, истина в деньгах.
1. Гуаньши Бань стал божественным покровителем плотников и строителей.
2. Древние китайцы верили, что если при половом акте мужчина не даст излиться своему семени, то не потеряет энергию янь, а значит укрепит свое здоровье. «Речи о высшем пути Поднебесной» описывают разные дыхательные техники для сохранения контроля над мужским телом.
3. Лобнор — высохшее солёное озеро на западе Китая. Некогда являясь крупным солёным озером, как и Аральское море, Лобнор постепенно уменьшался и засолонялся вследствие хозяйственной деятельности человека.
4. Речь идет о Гималаях.
5. Скорее всего речь о том, что в представлении даосизма люди с ограниченными возможностями по определению не могут достичь гармонии с природой, а противостоят ей, пытаясь расширить пределы своей жизнедеятельности.
6. Сто школ китайской мысли — собирательное название для интеллектуальных течений доимперского и раннего имперского Китая. Самыми влиятельными философскими учениями были конфуцианство, даосизм, моизм и легизм.

!Сцена у Ли Янь очень сильно изменена. В первой версии Юй сама приносила платок и рассказывала про Ли Ганя, чтобы Ли Янь могла его использовать при желании. Отсюда у меня рождался всегда вопрос: откуда взялась копия платка? Кто вышел? Почему именно сейчас пошел такой ход? В новой версии все стало логичнее (и по мне даже как-то судьбоноснее)

Шофан — пограничный регион на реке Хуанхэ, учреждённый Цинь Шихуаном. После падения династии Цинь, когда местные князья затеяли междоусобную борьбу за престол, сюнну воспользовались моментом и захватили данную область. Шофан располагается от Чанъана всего лишь в семистах ли, так что лёгкая кавалерия может без труда достичь столицы за день. Каждый раз как сюнну приходят в движение в Шофане, в Чанъане вводится военное положение.
Взойдя на престол, У-ди возжелал устранить данную угрозу. На второй год Юаньшо¹ главнокомандующий Вэй двинулся с войсками на запад. Сначала он отрезал сюнну пути к отступлению, а затем обошёл и окружил войска племени байян. Племя лоуфань было изгнано из региона, и Шофан вернулся под контроль империи. Лю Чэ тут же издал указ о переселении ста тысяч человек и строительстве крепости, но сюнну не желали мириться с потерей важной стратегической позиции и неоднократно атаковали Шофан. Для защиты региона и укрепления крепости летом шестого года Юаньшо² высочайшим распоряжением императора главнокомандующий Вэй Цинь снова выступил в военный поход против сюнну. Хэци-хоу Гунсунь Ао был назначен военачальником главных сил, главный конюший Гунсунь Хэ — военачальником левого крыла, си-хоу Чжао Синь — военачальником передовых войск, начальник дворцовой охранной стражи Су Цзянь — военачальником правого крыла, начальник приказа по охране внутренних ворот дворца Ли Гуан — военачальником арьергарда, начальник восточного столичного округа Ли Цзюй — военачальником стрелков, вооружённых тугими луками. Возглавив шесть императорских армий, Вэй Цин выступил из округа Динсян.
В поход с двумя своими дядями, Вэй Цином и Гунсунь Хэ, отправился и восемнадцатилетний Хо Цюйбин. Он был назначен воеводой Пиаояо и возглавил восемьсот всадников летящей конницы.

Я сижу на высоком дереве и смотрю на дорогу. От блеска доспехов и наконечников копий приходится щурить глаза. Хо Цюйбин едет на коне, облачённый в чёрные латы. В военном обмундировании вместо халата с широкими рукавами он кажется уже не дерзким и вольным забиякой, а доблестным и отважным воином.
Я не видела его месяц, но теперь его кожа обрела бронзовый оттенок. Похоже он проводил под солнцем каждый день. Даже с дальнего расстояния одним своим обликом он может сковать сердце холодом, и я внезапно понимаю, что мы с ним одной крови. Как и Братец-волк, он самый яркий в стае. Кто бы ни напал на него, он смело двинется вперёд, не боясь трудностей и никогда не отступит.
Он то и дело оглядывается по сторонам. Я выпрямляюсь и, стоя на самой широкой ветке, смотрю прямо на него. Он наконец замечает меня. Я улыбаюсь и машу ему, а затем указываю в направлении ««Ипинь Цзюй». Он не вздрагивает, не замедляет коня. Ледяной взгляд ни на каплю не меняется. Когда наши взгляды встречаются, его конь уже проносится мимо дерева. Мне остаётся лишь провожать глазами его удаляющийся в пыли силуэт.

У городских ворот я сталкиваюсь с выезжающими из города Ши Шэнсином и Ши Фэнем.
— Сестрица Юй! — кричит мне Ши Фэнь, высунув голову из повозки.
— Старший брат Ши, как вас угораздило заполучить такого ученика? — обращаюсь я к Шэнсину.
Шэнсин улыбается уголками губ и смотрит на Ши Фэня, ничего мне не отвечая.
— Цзю-е говорит, что в человеке главное характер. Когда ты весел, люди сами с тобой заговаривают, а если печален, то и говорить никто не захочет, так зачем с радостным человеком вести себя букой? Ведь если я бы в прошлом ни к кому не обращался, прося милостыню, я бы… — стонет Ши Фэнь.
— Ты по какому делу меня окликнул? — бодро перебиваю я. — Поговорить о былом?
— Тебя Цзю-е ищет! — говорит Ши Фэнь, уставившись на меня.
— Большое спасибо, — говорю я и ухожу.

— Зачем вы меня искали?
Он разливает чай по чашкам и протягивает мне, колеблясь с ответом. Я улыбаюсь и тихо говорю:
— Не надо от меня ничего утаивать.
Он смотрит на меня и говорит:
— Я не могу дать тебе должного объяснения, но я хотел бы занять денег. Это немалая сумма, и, по-честному, я должен бы рассказать, на что она пойдёт, но даже если ты не захочешь мне помогать, я не могу признаться, зачем мне эти деньги. Если всё сложится, то «Шифан» вернёт долг с процентами в следующем году.
—Не вижу в этом ни малейшего затруднения. Если это касается дел «Шифан», то о чём мне волноваться? Какая сумма вам нужна?
Он окунает палец в чай и выводит сумму на столе. У меня перехватывает дыхание. Я поднимаю голову. Увидев мои округлившиеся глаза, Цзю-е качает головой с улыбкой:
— Не пугайся. У меня уже есть половина. Одолжи сколько сможешь. Я не стану принуждать к конкретной сумме.
Морщу нос:
— Кто это испугался? Дайте мне время, и я смогу одолжить вам нужную сумму.
— Ты ведь не собираешься снова брать взаймы у своих девушек? — удивлённо спрашивает Цзю-е.
— Как вы можете так меня недооценивать? — Я и рада, и возмущена. — Я владею половиной танцевального квартала. У кого ещё так идут дела, что остальные им завидуют? И хотя в этом году всё сложилось не так хорошо, как в прошлом, из нашего дома вышел императорский наставник по музыке и красавица, способная покорять города. Слава о нас так велика, что обычные люди не смеют переступить порог наших заведений. Кроме нас у одного лишь «Тяньсян» неплохо идут дела.
— У тебя всё хорошо, но ты и много вложила, как я подсчитал. Через два года ты смогла бы одолжить мне всю сумму без затруднений, но не сейчас.
— Не буду вдаваться в детали, но вы лишитесь дара речи, когда я принесу нужную сумму.

После возвращения в «Ло Юй» и ужина мы с Хун-гу садимся тщательно просмотреть документы. Как ни крути, у меня набирается лишь треть необходимой суммы.
Бью по бамбуковой дощечке от досады:
— Когда деньги действительно нужны, их всегда мало! Знала бы заранее, немного бы пожадничала.
Хун-гу интересуется, массируя брови:
— И это ты говоришь «мало»? Что же, по-твоему, большая сумма? И зачем тебе столько денег?
Я хитро посмеиваюсь:
— Для дела. Только я ничего не расскажу, пока всё успешно не завершится. Эм… а где у нас подарки от принцессы?
Хун-гу протягивает мне дощечку:
— Я так и знала, что ты про них вспомнишь.
Я внимательно просматриваю дощечку и говорю с сомнением:
— А подарки от фужэнь Ли так и не пришли? Она забрала наши лучшие жемчуга и тонизирующие средства. Надо срочно истребовать возмещения. Похоже мне стоит поговорить с мастером Ли.
Хун-гу потягивается от усталости и прикрывает зевок.
— Маленькая скупердяйка, всё готова пересчитать! Я завтра проверю счета по другим домам, раз ты развила такую бурную деятельность.
Она собирается уйти, но я спешно хватаю её за руку.
— Не волнуйся. Я дам тебе долговую расписку.
— Расписку? Зачем? — спрашивает Хун-гу, пока я ищу шёлковую ткань.
— Я хочу позаимствовать эти деньги.
— Позаимствовать у меня? Все эти деньги изначально твои. У тебя возникла в них необходимость, а ты хочешь дать мне расписку?
Я тяну её сесть на место:
— Половина принадлежит мне, а половина — тебе.
Хун-гу долго на меня смотрит и в конце концов говорит:
— Но ты всегда даёшь мне денег и позволяешь первой выбиратьукрашения.
Я качаю головой:
— А кто каждый день занимается делами, пока я решаю личные проблемы? Хлопочет с утра до поздней ночи, решает ссоры между девушками и строит планы? Всем этим занимаешься ты. Я совсем не занимаюсь другими домами, но всегда знаю, куда дует ветер и колышется трава. Это всецело твоя заслуга. Принцесса прислала нам столько подарков, потому что Ли Янь успешно вошла во дворец и добилась титула фужэнь, и ты приложила к этому немало сил. Справедливо, что все деньги принадлежат нам напополам.
—Тебе всего-то надо найти сообразительного и деятельного человека, — бормочет Хун-гу.
— С каких это пор ты научилась смирению? Найти сообразительного и деятельного человека? Я уже долгое время его искала, подумывая найти тебе кого-нибудь в помощь, но не нашла никого подходящего. Сейчас мы можем только, как «Шифан», взять в оборот несколько смышлёных девушек. Может, через три-четыре года из кого-нибудь и выйдет что-нибудь путное.
Я берусь за кисть и вывожу:
— И не смей снова отказываться, иначе я не успокоюсь, так что давай друг другу уступим.
Хун-гу немного сидит в тишине, а затем начинает улыбаться.
— Я сейчас так хочу спать, что ничего не соображаю. Но раз мне предлагают деньги, я отказываться не буду! Пиши быстрей. Я заберу расписку и пойду спать.
Я с улыбкой передаю расписку Хун-гу. Та тут же прячет её за пазуху и уходит.
Закончив пересчитывать богатства, я погружаюсь в раздумья при свете лампы и берусь за перо.
Сегодня ты попросил у меня денег в долг, и меня это очень обрадовало. «Шифан» может без труда занять у любого в Чанъане, но ты обратился ко мне, а значит мне доверяешь. И хоть «Шифан» постепенно закрывает все дела, кроме добычи нефрита, вы совсем недавно открыли новый карьер, а значит можете собрать любую сумму. «Шифан» десятилетиями вёл дела, куда всё могло деться? На что ты потратил деньги? Что ты хочешь сделать с такой суммой? До меня дошли слухи, что в Западном крае выпал невиданный град. Поля и пастбища сильно пострадали, вымерло множество молодого скота. А тут ещё ханьцы и сюнну затеяли войны. Многие погибли от голода. Ты хочешь помочь этим людям? Если это так, то я отдам всё, что у меня есть, и сделаю всё, что в моих силах, чтобы протянуть тебе руку помощи…
Покусывая кончик кисти, я ухожу в раздумья. Похоже, все мои догадки верны: Цзю-е и Ли Янь преследуют одну цель. Ли Янь готова отдать все силы, чтобы остановить экспансию Хань на запад, Цзю-е также хочет защитить царства. Я правильно сделала, что помогла Ли Янь.

Алая галерея с резными балками и расписными стропилами и украшенный яшмой мостик ведут к каналу с красноватой водой и плакучими ивами. Оперевшись на разукрашенный пролёт окна, юная девушка безмолвно играет с попугайчиком. Они оба пленники своих клеток и скрашивают друг другу одиночество.
За множеством дверей, замков и плотным занавесом бус сколько погублено девичей юности и пролито слёз, а порой и алой крови? По сравнению с наложницами императора жён сюнну можно считать счастливицами. Если им станет одиноко, они хотя бы могут сесть на коня и поскакать навстречу синему небу и белым облакам. Во дворце же остаётся лишь тихо сидеть в своих покоях.
Принцесса Пинъянь отслеживает мой взгляд и безразлично замечает:
— Иметь в компанию попугая не так уж плохо. А что касается тебя… ты доказала, что поистине умна и удачлива.
— Принцесса незаслуженно хвалит, простая девушка ничем не удостоилась такой чести, — отвечаю я, не отрывая глаз от пола.
Хотя мне приятно, что принцесса так лестно обо мне отозвалась.
Вскоре мы подходим к нужным дверям, и принцесса Пинъянь снова бросает на меня взгляд. Я киваю, давая знак, что буду вести себя осторожно. Ли Янь с прямой спиной сидит на циновке, но завидев принцессу, с улыбкой поднимается на ноги. Они с принцессой обмениваются любезностями и занимают свои места.
Ли Янь замечает, что я по-прежнему стою за занавесом, поэтому просит служанок поднять его, чтобы я смогла её должным образом поприветствовать. Низко опустив голову, я прохожу вперёд мелким шагом и тщательно отвешиваю земной поклон, как велит большой этикет. Ли Янь спокойно кивает, приказывая мне подняться, а служанкам опустить занавес, чтобы она смогла в тишине и покое насладиться разговором с принцессой.
Принцесса недолго болтает с Ли Янь и говорит:
— Мне ещё нужно навестить императрицу. Ты же пока можешь пообщаться с Цзинь Юй.
Ли Янь спешно встаёт:
— Спасибо за оказанную мне любезность, сестрица. Простите, что пришлось вас утрудить.
Принцесса уходит, а Ли Янь машет мне сесть.
Я внимательно её разглядываю. Несмотря на головной убор, положенный по статусу, она по-прежнему носит простые и элегантные платья, украшенные диковинной вышивкой. Она показывает мастерство и характер человека, обнажая красоту души и, кроме того, демонстрируя вкус. Возможно из-за того, что Ли Янь стала замужней дамой, она кажется теперь такой очаровательной, хотя осталось такой же худенькой, но всё равно она так красива, мила и благородна…
Ли Янь понимает, что я её рассматриваю, и заливается румянцем.
— На что ты уставилась?
— С самого начала я ничего не видела, но как только ты об этом упомянула, то кажется, теперь я всё вижу.
Ли Янь зажимает щёки ладонями:
— Ты подсмотрела в те книги, бесстыдница!
Она отводит глаза от смущения и радости и надувает вишнёвые губки. Гнев делает её ещё прекраснее, что теперь она воистину может покорить тысячу сердец. Мне остаётся лишь тупо пялиться на неё, кивать головой и восхищаться.
— Ты действительно можешь завоёвывать страны и покорять города. Императору повезло заполучить такое сокровище. Ты можешь тревожить ум и вызывать улыбку.
Лицо Ли Янь снова становится нормальным, и она спрашивает:
— Я получила от тебя сообщение и попросила принцессу о помощи, ведь ты не можешь просто нанести мне визит. Раздосадована из-за того, что я прислала мало серебра?
— Серебра никогда не бывает слишком много, само собой, я раздосадована, — смеюсь я.
Она указывает на меня своим тонким пальчиком и спрашивает:
— Так зачем ты явилась во дворец?
Беспомощно развожу руками:
— Нужны деньги!
Ли Янь удивлённо смотрит на меня, но поняв, что я не шучу, говорит без промедления:
— В чём бы ни было дело, я сама сейчас нуждаюсь в средствах.
— Ты даже не будешь интересоваться, для чего мне деньги?
Ли Янь берёт чашку с горячей водой со стола и медленно говорит:
— Мы обе прекрасно понимаем, что это нечто опасное.
Она делает несколько глотков, достаёт из рукава платок и аккуратно вытирает уголок губ.
— Я хочу расширить дело, но мне не хватает средств, — объясняю я, не сводя глаз от платка. — Если дашь мне в долг, я всё верну с прибылью.
— Не нужно ничего объяснять. Ты столкнулась с трудностями и обратилась ко мне за помощью, а значит считаешь меня своим другом, чему я очень рада.
—Тогда спасибо, — улыбаюсь я.
Улыбка Ли Янь дрожит.
— Это подаренный шёлк, — говорит она, показывая платок. — Немного подожди, я прикажу служанкам его тебе принести, только сначала сделаю вышивку.
— Ты так необычно вышиваешь свой иероглиф «Ли». Но раз ты теперь наложница первого ранга, то зачем тебе заниматься вышиванием?
Ли Янь разворачивает платок с вышитым иероглифом и безразлично замечает:
— Именно потому что я наложница первого ранга. Хотя государь мой единственный мой мужчина, я не единственная его жена, так что у меня много свободного времени.
— Ты жалеешь о своем выборе?
— Нет! — Ли Янь яростно сжимает платок.
Всё мое внимание приковано к её трясущимся рукам. Если Ли Гань когда-нибудь увидит этот платок, к чему это приведёт? Клан Ли — один из самых влиятельных при дворце. Прославленный Гуаньцзюнь Ли, командующий левой конницей, хоу Ли Цай и Ли Гуан по прозвищу «летящий генерал», правители в нескольких поколениях, тесно связанные с правящей династией. В армии сейчас немало отпрысков этого семейства. В отличие от них Вэй Цинь — выскочка из народа, занявший высокий пост благодаря родственным связям, хоть он и привязан к Ли за их благородство. Если Ли Гань до сих пор питает нежные чувства к Ли Янь, то возможно он сможет лишить законного наследника на престол поддержки влиятельного клана?
Мы сидим какое-то время в тишине, и вдруг Ли Янь говорит:
—Ты знаешь, что этой весной в Западном крае выпал ужасный град?
— Немного наслышана, — киваю я. — Столицу заполонило множество танцовщиц с Запада. Ради пропитания они готовы продать свою невинность по цене одного танца.
Уголки рта Ли Янь расплываются в улыбке, но голос холоден как лёд.
— Танцевальным домам придётся опустить цены. Но опустив раз, их придётся опускать снова и снова. В беспокойные времена жизнь человека ценится не выше собачьей! Люди смогли бы выдержать природное ненастье, но вмешалась война. И пусть у них есть а бу дань, им остаётся лишь скатиться до абудалэ.
— Всё не так, как ты думаешь. Я уже распорядилась не опускать цены в своих заведениях, а другие дома не способны влиять на рынок.
— Сдерживая цены, ты даёшь этим девушкам путь к выживанию, — кивает Ли Янь с теплотой в глазах.
— Снизив цены, я вряд ли получу хорошую прибыль, — усмехаюсь я. — Опустить их сейчас легко, а вот поднять в будущем будет непросто. Зачем зря расходовать силы?
—Ты странная. Когда любой похвастается добрым поступком ради людского одобрения, ты сама себя обругаешь, объяснив своей поступки чистой выгодой из страха, что кто-то сочтёт тебя хорошей.
— Мы с тобой разные, — сухо замечаю я. — Я хоть и выросла в Западном крае, но меня с ним не связывает никаких уз, поэтому у меня нет желания помогать кочевникам. Всё, что я делаю — я делаю ради своих танцевальных домов.
Ли Янь тяжело вздыхает:
—Я так надеюсь, что ты сможешь мне помочь, но заставлять не буду. Я довольна тем, что ты мне не враг. Как дела Хун-гу?
— Благодаря покровительству няньнянь дела маленького человека идут просто замечательно, — шутливо кланяюсь я.
— А как дела у старшего брата? — чуть мрачнеет Ли Янь.
— Тебе не удаётся с ним встретиться?
— Я вижу его, ведь император часто зовёт его сыграть, да и я, бывает, танцую под его цитру, но мне никак не удаётся с ним поговорить, да и боязно.
Я беру пирожное и бросаю в рот.
— Гуаньли прибился к компании одного аристократа и даже подумывает съехать от нас, вот только Яньнянь ни за что не согласится.
— Матушка всегда души не чаяла в Гуаньли, — говорят Ли Янь с беспомощным видом, — поэтому он не познал высоты неба и толщины земли, и теперь проводя каждый день с молодыми аристократами, постоянно находится среди обмана и угодничества, что рано или поздно доведёт его до беды. Яньнянь чересчур мягкий, даже если отчитает Гуаньли, брата это не испугает. Мне кажется, второй брат тебя боится. Поговори с ним от моего имени.
Я хмурю брови и беспомощно отвечаю:
— Раз няньнянь так велит, остаётся только послушаться.
— Сделай, как я тебе говорю, ведь если из-за Гуаньли возникнет беда, ты тоже пострадаешь, — упрекает меня Ли Янь.
Мне остаётся только беспрерывно кивать.
— А ещё старший брат и Фан Жу…
Я вскакиваю с циновки:
— Ли-няньнянь, вы желаете сделать из меня надсмотрщика над своими братьями? Если это ваше желание, то, значит, и моё тоже. Принцесса должно быть уже вышла из дворца, я откланиваюсь.
Не в силах больше слушать её докучливую болтовню, я спешу на выход.
— Подлая Цзинь! — ругается вслед Ли Янь. — Брат столько для тебя написал песен, тебе должно уделить хоть немного внимания.
Я только выглядываю из комнаты, как тут же возвращаюсь. Ли Янь сразу же вскакивает на ноги. Я готова и плакать, и смеяться:
— А я счастливица! Некоторые по нескольку лет не видят государя, а я впервые пришла во дворец и сразу же его встретила.
— Он далеко?
Я падаю духом
— Пока ещё да. Я только увидела высокого мужчину рядом с принцессой, даже лиц не рассмотрела. Но если с принцессой идёт сам государь, может мне нужно спрятаться?
Ли Янь злорадно усмехается:
— Встретишь императора вместе со мной! Принцесса непременно будет тебя хвалить.

Сяо Цянь приземляется на подоконник, и я снимаю с его лапки шёлковую записочку.
— Посмотри, какой ты стал неповоротливый, тебе срочно нужно сесть на диету. Скоро уже летать не сможешь. Будешь целыми днями ходить по земле и превратишься в маленькую курицу.
Не отходя от окна, я читаю письмо в свете фонарика.
Выражение «а бу дань» у лоуляньцев означает горячую любовь к родной земле и её восхваление. Оно близко по смыслу к ханьскому выражению «земля прекрасна и щедра», но означает также любовь к родному очагу. «Абудалэ» близко по смыслу к слову нищенка или бродяжка. Где ты набралась таких слов? Наверное, среди твоих новых танцовщиц появились лоулянки.
Не нужно обкармливать Сяо Тао и Сяо Цянь яичным желтком. Они так сильно растолстели, что это уже не голуби.
Я смеюсь во весь голос. Чересчур некрасивый человек не может показаться другим на глаза, а если уродлив голубь, то он тоже не может остаться голубем.
Отложив письмо в сторону, я достаю шёлковый отрез, ложусь перед окном и, немного подумав, берусь за кисть.
Я лежу на окне и разговариваю с тобой. Интересно, чем ты сейчас занимаешься? Дай угадаю. Ты читаешь книгу при свете лампы. Стоит мне поднять голову, как на небе мерцает бессчётное число звёзд, а за окном цветёт жимолость. Белые цветочки подобны нефриту, а жёлтые – золоту. Какое в воздухе стоит благоухание! Каждую ночь я засыпаю под её аромат. Я уже собрала множество цветов в бамбуковую корзину и высушила их на солнце, чтобы с приходом осени, когда облетят цветы, я всё равно смогла бы наслаждаться их ароматом. Если бросить их в горячую воду, они будут плавать на поверхности подобно уточкам-мандаринкам³. Как было бы приятно зимними вечерами сидеть с тобой вместе, любоваться, как плавают лепестки жимолости по поверхности горячей воды, и слушать твою игру на флейте…
Цзю-е, когда же разгладятся морщины между твоими бровями? Ты сможешь обрести настоящую свободу, только если будешь делать всё, что захочешь, не принуждая себя…
Бросив в тишине взгляд на жимолость, я расплываюсь в улыбке. Откладываю кисть в сторону, аккуратно разглаживаю ткань с выведенными иероглифами и, открыв бамбуковую коробочку, столь же аккуратно кладу её внутрь и проверяю, остался ли вкус у лежащего меж страничек листа камфорного дерева.

Дни бегут в мгновение ока, уже конец лета. Цветков жимолости становится всё меньше и меньше. Белых уже не осталось, увядают даже золотистые. Сегодня я неожиданно вспомнила, что жимолость олицетворяет влюблённых, которые столкнулись с трудности, но в конце обрели счастье. Как только распустится один цветок, он ждёт, когда распустится второй. Чем не пара влюблённых, которые не встречались раньше? Цветку придётся пожелтеть, прежде чем встретиться со своей парой. Белое ляжет на жёлтое, и два цветка переплетутся в танце. Но со временем солнца и воды станет меньше, пара «постареет», полностью станет золотой и в конце облетит. Один цветок покинет другой. Оставшийся цветок по-прежнему продолжит пышно цвести поскольку, раз пробившись к жизни, нельзя обмануть ожиданий.
Так и человек любуется цветами. Рядом с тобой непременно расцветет прекрасный цветок, но даже если его унесёт порыв ветра, я верю, что несмотря на ветер, тебя ждёт другой цветок, молчаливый и невидимый, в спокойствии ожидающий воссоединения…

Наступила осень. На улице бесконечная морось. То и дело ленишься да предаёшься пустым мечтаниям. Слышала, принцесса упоминала, что Ли Янь беспокоится, что до сих пор не забеременела. Её беспокойство связано не с желанием стать матерью, а с тем, что без ребёнка она не может привести свой план в действие. Титул наследного принца до сих пор не занят, так что если она понесёт сына, то сможет вступить в схватку за престол. Как бы ни любима была женщина, единственный способ защитить свой статус — родить.
Не считая моего восхищения Ли Янь, я всё-таки её боюсь. Какой же сильной должна быть любовь и ненависть, чтобы поставить свою жизнь и жизнь своего ребёнка в смертельной схватке интриг? Я бы на такое не пошла. Если бы у меня был ребёнок, я бы ни за что на свете не втянула его в войну. Я бы научила его тому же, чему научил меня папа, чтобы мой ребёнок умел строить стратегии, но я хочу, чтобы он был счастлив в безопасности. Сообразительность и смекалка нужны для защиты своего счастья.
Я заливаюсь румянцем. Я ещё незамужняя барышня, а уже думаю о будущем своего ребёнка. Интересно, а у меня когда-нибудь будут дети? Подумав какое-то время, я не нахожу ответа, но стоит мне увидеть зеленеющую жимолость за окном, как я кажется всё понимаю. Цветёт не каждый бутон, но каждый встречает солнце и провожает луну, играет с ветром и борется с дождём. Это и есть жизнь.
Вряд ли они о чём-то сожалеют...
1. 127 г. до н.э.

2. 123 г до н.э.

3. Символ супружеской пары.

Где-то через час подарок появится где-то еще.

С наступлением осени заканчивается военная кампания против сюнну. Хотя армия под командованием Вэй Цина пленила и убила десятки тысяч врагов, двое из его подчинённых: военачальник передовых войск, носивший титул Си-хоу, Чжао Синь и военачальник правого крыла, начальник дворцовой охранной стражи Су Цзянь столкнулись с армией под личным предводительством самого шаньюй. Они сражались с войском сюнну более суток, но ханьским войскам грозило полное уничтожение.
Военачальник передовых войск Чжао Синь был родом из северных племён, но в своё время перешёл на сторону Хань и за верную службу получил от императора высокий титул. Оказавшись в опасном положении, соблазнённый речами сюнну, он перешёл на сторону Ильчжисе, закрыв глаза на то обстоятельство, что в Чанъане осталась вся его семья.
Когда сие известие достигло столицы, У-ди приказал обезглавить семейство Чжао. Однако стоило солдатам прибыть в поместье, как выяснилось, что два сына Чжао пропали без следа. Император пришёл в лютую ярость, но к счастью в тот момент гонец доставил сообщение, которое успокоило государя: наплевав на воинскую дисциплину, Хо Цюйбин лично повёл восемьсот смелых всадников и отбил нападения многочисленной армии сюнну, бросился за ними в погоню и оказался во внутренних землях неприятеля. Зайдя с тыла, он атаковал лагерь сюнну и в ходе нападения смог убить сянго и данху¹ и обезглавить Цзечань-хоу, по имени Чань, — старейшего родственника шаньюя. Схватив живым дядю шаньюя Логуби, он также взял в плен и убил две тысячи двадцать восемь солдат.
Хо Цюйбин смог малым числом одержать великую победу и лично отправил на тот свет четырёх наиболее высокопоставленных сюннских министров. И всё это в то время как обе армии несли огромные численные потери, а прославленный генерал перешёл на сторону врага, что лишь преумножило боевые заслуги Хо Цюйбина. У-ди ликовал и пожаловал Хо Цюйбину титул Гуаньцзюнь-хоу² и тысячу шестьсот дворов в награду. Военные успехи Вэй Цина были незначительны, поэтому главнокомандующий не получил дополнительного пожалования, но и не понёс наказания.
Эти известия приводят меня в ещё большее замешательство. Если Ильчжисе смог вывезти сыновей Чжао из-под носа императора, то почему не расправился со мной в тёмном переулке, а вместо этого нанял убийц? Хо Цюйбин остолбенело смотрит на «Ипинь Цзюй». Все три этажа заведения забиты людьми, в основном девушками. Слушая пение иволги и щебетание ласточки, видя порхания разноцветных рукавов и вдыхая запах румян, он хранит гробовое молчание. Подле него стою я и улыбаюсь, опустив голову.
Он резко разворачивается и тянет меня обратно в экипаж.
— Эй! Эй! Гуаньцзюнь-хоу, вы обещали мне пир в «Ипинь Цзюй»! —кричу я на всю улицу.
— Я приглашал только тебя, а не всех девиц в твоём доме, — с раздражением отвечает Хо Цюйбин.
— Я всегда хотела собрать девочек, чтобы укрепить сестринские узы. Но если бы я выбрала дешёвое заведение — меня бы подняли на смех, а если бы дорогое — осталась бы без гроша. Как только ты пообещал угостить меня редкими лакомствами，я сразу же распорядилась сделать заказ в «Ипинь Цзюй». Ты чего такой мелочный? Ушёл, обернулся и уже хоу. Тебе не составит труда накормить несколько сотен девушек.
— Ушёл и обернулся? Звучит так, словно я развлекался на войне. Может, в следующий раз обернёшься вместе со мной, и мы разделим все награды напополам? —отвечает он, пристально смотря на меня.
Я отвожу глаза и выглядываю в окно повозки:
— Куда ты меня везёшь? Я специально голодала ради обещанного пира. Даже если ты отказываешься от «Ипинь Цзюй», ты всё еще должен заплатить за девочек.
Улыбаясь одними уголками губ, он продолжает спокойно смотреть на меня, ничего не говоря о том, собирается он платить или нет. После нескольких месяцев на войне он в чём-то изменился. Сердце приходит в замешательство. Я сажусь на место и прижимаюсь спиной к стене повозки.
Как только повозка останавливается, Хо Цюйбин грациозно выходит из экипажа и протягивает мне руку. Я с улыбкой вздёргиваю подбородок и отталкиваю её. Уперевшись обеими руками в сидение, я отталкиваюсь что есть силы и, слегка задевая пальцами ног крышу повозки, делаю кувырок в воздухе, да так, что юбки разлетаются во все стороны. Изящно приземлившись перед Хо Цюйбином, я одариваю его самодовольным взглядом.
— Настолько любишь оставлять последнее слово за собой? Но получилось очень красиво, — улыбается Хо Цюйбин.
Извозчик уезжает, и я осматриваюсь. Мы стоим на тихой улочке, окружённой высокими стенами.
— Где мы? Что ты задумал? — растерянно спрашиваю я.
— Перелезай через стену и входи в дом.
Я смотрю на него с широко раскрытыми глазами.
—Судя по высоте, здесь живут не простые люди. Ничего страшного, если схватят меня, но ты теперь важная птица, Гуаньцзюнь-хоу.
— Всё зависит от твоего мастерства. Я без инструментов через такую высокую стену не перелезу.
Испытывая любопытство, некую долю интереса и волнения, я продолжаю бурчать:
— Что за незадача! Столько хлопот из-за какого-то обеда.
Берусь за шёлковый пояс, расшитый с одного конца золотыми бусинами. Он кажется декоративным, но на самом деле служит для иной цели. Вскидываю руку, и пояс летит прекрасной золотой дугой по воздуху, обматываясь концом за ветку высокой софоры.
С помощью пояса Хо Цюйбин проворно взбирается по стене и оказывается на дереве. Забравшись следом за ним, я снимаю пояс и обматываю его вокруг запястья. Держась за ветку софоры, занимаю командную высоту и осмотрительно оглядываю двор.
— Кажется, тебе нравится строить из себя воровку, — тихо посмеивается Хо Цюйбин.
— Кто в Чанъане осмелится залезть к столь влиятельным людям? — шепчу я. — Так или иначе, я не собираюсь беспокоиться о своей ничтожной жизни и буду просто веселиться. Если что-то произойдёт, я просто скажу, что это ты мне приказал. А вот если поймают тебя, будет ещё интереснее.
Стоит нам с Хо Цюйбином спрыгнуть с дерева, как на нас беззвучно бросается пара чёрных псин. Я взмахиваю поясом, надеюсь попасть золотыми бусинам по головам собак. НоХоЦюйбин хватает меня со спины, и я падаю в его объятия. Одной рукой держа меня за талию, он хватает мою руку с поясом, ослабляя силу удара.
Прежде, чем я успеваю понять, что происходит, собаки подбегают к нашим ногам и начинают вертеться вокруг, радостно виляя хвостами.
— Только не говори, что это твой дом, — зло реагирую я.
Не ослабляя объятий, он наоборот сильнее прижимает меня к себе и кладёт подбородок мне на плечо.
— К сожалению, ты угадала, — шепчет он.
Я пытаюсь вырваться, но прежде, чем мне это удаётся, это тёплое дыхание касается моей кожи, и я покрываюсь мурашками. Это не запах женских лосьонов и косметики. Он пахнет настоящим мужчиной, напоминая мне зелёную сосну и солнечный свет. Его запах настолько сильно щекочет ноздри, что кажется я не могу дышать. Тело млеет, голова идёт кругом, и я уже не помню, что хотела сделать.
В припадке волнения я думаю, что, может, стоит ударить его по голове поясом и так освободиться, но мне страшно, что так я могу выбить из него последний ум. Но раньше, чем я успеваю принять окончательное решение, Хо Цюйбин резко меня отпускает, словно ничего не произошло. Тянет мою ладонь к собакам и говорит им:
— Запомните этот запах и не обижайте её.
У меня не остаётся иного выбора, кроме как дать себя обнюхать.
— Пара собак меня обидит? Что за чушь! Не смей оскорблять нас, волков.
Он гладит своих питомцев по головам.
— Если бы меня здесь не было, они мгновенно бы на тебя напали и позвали бы на помощь своих товарищей. Брать числом — разве не любимый приём волков? К тому же не забывай, что за собаками прибегут ещё и слуги.
Я хмыкаю и одёргиваю руку.
— Но какой мне смысл пробираться в твой дом? Мне нет причин с ними разбираться.
Хо Цюйбин свистит, и собаки убегают. Он отряхивает руки и встаёт.
— Похоже тебе нравится лазить по стенам и взбираться на крыши, — дразнится он, смотря на меня с улыбкой. — Кто знает, вдруг когда-нибудь ты по мне соскучишься и захочешь зайти. Сегодня я дал тебе ознакомиться с дорогой, чтобы не дать себя поймать. Ведь ты такая чувствительная, испугаешься и больше не вернёшься.
Заливаясь краской от смущения, я завязываю пояс вокруг талии и спрашиваю с каменным лицом:
— Где главный вход? Я ухожу.
Пропуская мой вопрос мимо ушей, он не торопясь идёт вперёд:
— Я привёз повара-сюнну, мастера по приготовлению мяса. У барашка, который с весны до осени гуляет по степям, идеальное мясо: не жёсткое, но и не слишком мягкое, не жирное и не постное. Повар обжарит его вместе с кмином из Кучи и перцем из Яньци. Если попробовать это мясо, пока оно ещё не остыло, то вкус будет настолько хорош, что его невозможно описать словами…
У меня текут слюнки от этих слов. И хоть лицо остаётся каменным, ноги сами несут меня за Хо Цюйбином. Ханьцы тушат мясо, но не жарят. От этого открытия в своё время я пришла в такое отчаяние, что пыталась приготовить себе мясо сама, но моя стряпня понравится разве что волкам.
Я сажусь возле очага, подперев руками подбородок, и от каждого движения повара мой рот наполняется слюной. Повару не больше шестнадцати-семнадцати лет, и не знаю, от огня ли или от моего пристального взгляда, но его лицо становится всё краснее и краснее, а голова опускается всё ниже и ниже.
Хо Цюйбин тянет меня встать.
— Если продолжишь пялится на него, нам придётся есть подгоревшее место.
Я вдыхаю полной грудью запах древесного угля и баранины и неохотно плетусь за стол.
Повар подаёт на стол ароматное мясо, и я тут же сую в рот огромный кусок. Поев немного, Хо Цюйбин спрашивает меня:
— Чем занималась, пока меня не было?
— Да ничем особым, просто управляла делами, — отвечаю я с набитым ртом. —Хотя нет, постой! Я ходила во дворец и встретилась с императо…
Я не успеваю закончить фразу, как Хо Цюйбин даёт мне затрещину и рычит:
— Какое безумие подвигло тебя бежать во дворец на встречу с государем?
Тру голову и кричу на него с обидой:
— Кто дал тебе право командовать?! Я сама себе хозяйка!
Он смотрит на меня с затаённой злобой, но вдруг спрашивает:
— Сильно болит?
Я смотрю на него широко раскрытыми глазами.
— Дай ударю и узнаешь!
Кто бы мог подумать, он действительно опускает передо мной голову. Я смеюсь и отталкиваю его.
— Да я скорее руку сломаю!
Он спрашивает меня с серьёзным видом:
— Что сказал тебе император?
Я задумчиво наклоняю голову.
— Произнёс пару комплиментов насчёт того, что я по счастливому стечению обстоятельств оказалась в нужное время в нужном месте и прогнала песчаных пиратов. Сделал несколько подарков и с улыбкой сообщил, что я могу навещать фужэнь Ли в свободное время и составлять ей компанию.
— Какое он оставил о себе впечатление?
Я задумываюсь ненадолго, а затем качаю головой.
— Что это значит? У тебя не сложилось о нём никакого мнения?
— Как такое возможно? Особенно стакимчеловеком! Он оставил о себе такое сложное впечатление, что его не описать словами. Ему под тридцать семь, но он едва выглядит на тридцать. Его глаза выдают сорокалетнего мужчину, а бодрости у него как у двадцатилетнего. Он очень тепло со мной общался и проявил неподдельный интерес, но я знаю, что это лишь один из тысячи способов его обхождения с людьми. Он противоречивая натура. Можно лишь в очередной раз изумиться, сколько земель ему удалось объединить. Его не волнует статус и происхождение, не заботит низкое происхождение фужэнь Ли и со мной он хорошо обходился. Но он высоко в вышине, уважаемый и властный, его никто не посмеет оскорбить. Я всё время стояла перед ним на коленях.
Закончив говорить, я хмурю брови.
— Ты могла гордо стоять на улице, но сознательно бросилась во дворец и опустилась на колени. Поделом тебе! — холодно отчитывает меня Хо Цюйбин.
Я вижу, что он недоволен, поэтому спешу его заверить:
— Не волнуйся. Фужэнь Ли всё время была подле меня.
Он качает головой с недовольным видом.
— И роза может наскучить, что захочется поиграть с собачьим хвостиком³.
Я зло смеюсь.
— Ну, если я собачий хвостик, то ты тогда... — я прикусываю язык
— Я что? Что? — улыбается он уголками губ.
Я обиженно хмыкаю и, не обращая на него внимания, склоняю голову над тарелкой. Перед глазами так и стоит улыбка Ли Янь в тот день. Император и принцесса знали, что я старый друг Хо Цюйбина, но Ли Янь впервые услышала столь неожиданно известие. Из-за присутствия императора я не осмеливалась смотреть на Ли Янь, но случайно скользнув по ней взглядом, почувствовала, что за её идеальной улыбкой скрылось волнение и глубокая задумчивость.
— О чём ты думаешь? — интересуется Хо Цюйбин.
— А? — Подняв голову, я встречаюсь с проницательным взглядом Хо Цюйбина и качаю головой. Но чтобы избежать дальнейших расспросов, тут же отвечаю: — Фужэнь Ли.
Его губы расплываются в еле заметной улыбке.
Покончив с трапезой, я тщательно мою руки и вытираю их полотенцем. В памяти всплывает один разговор учёных-чиновников, который я как-то подслушала. Нин Чэн упросил главнокомандующего Вэя отдать пятьсот цзиней золота с его военной добычи фужэнь Ли в честь её дня рождения. Когда император прослышал об этом, он даровал Нин Чэну титул дувэя⁴ Дунхая, что показывает, какой благосклонностью пользуется фужэнь.
Я откладываю полотенце и нежно говорю:
— Фужэнь Ли не стояла за тем, чтобы главнокомандующий Вэй передал ей пятьсот золотых с щедрой военной добычи. Просто люди готовы виться как мухи и пресмыкаться как собаки ради расположения императора. Фужэнь Ли здесь ни при чём.
Он холодно смеётся:
— Думаешь, меня волнует золото? Нин Чэн осмелился сказать, что военачальник не совершал крупных подвигов, но тем не менее кормится за счёт десяти тысяч дворов, а все три его сына получили титулы хоу, что объясняется исключительно родственными связями с императрицей. Возможно, поначалу дядя получил ответственный пост только благодаря императрице, но за столько лет он столько раз рисковал жизнью и не знал ни одного поражения. Неужели и это тоже только благодаря родственным связям? Эти учёные всё время нас критикуют. Сыма Цянь⁵ назвал меня высокомерным грубияном. Но когда я вижу этих учёных-невежд, я даже не знаю, о чём с ними поговорить, и только перевожу взгляд в небо.
Я тихонько посмеиваюсь от его беспомощности и досады.
— Значит, существуют люди, с которыми ты не знаешь, как обойтись. А я думала, ты никого не боишься. Разве великий муж не совершает дела, руководствуясь лишь одним своим сердцем, и не обращает внимания на людскую молву? Сыма Цянь говорит, что главнокомандующий заискивает перед императором, но неужели из-за одного слова этого учёного главнокомандующий должен поднять голову и начать пререкаться с государем? Прямота достойна похвалы, но что делать, если на твоих плечах судьба целого клана? Сыма Цянь на удивление образованный человек. Император может рассердиться на его речи, но ему нечего его опасаться и уж тем более бояться. Главнокомандующий Вэй держит в своих руках крупную военную силу, каждое его слово и дело тщательно изучается государем на предмет истинных намерений. Любая неосторожность может привести к ужасающим последствиям.
Он вздыхает и ничего не отвечает. Мне отчего-то так тягостно видеть его насупленные брови, что я дёргаю его за рукав и говорю с серьёзным видом:
— Сыма Цянь просто прямолинейный благородный человек. Твои дела невозможно оценить, считай, что он так тобой восторгается.
Он смотрит на мою руку:
— А почему ты так легко меня касаешься? Так благородные девушки себя не ведут. Но мне… — он пытается ухватить меня за ладонь, — нравится.
В притворном гневе я ударяю его по руке, и он с усмешкой отказывается от своих попыток. Его глаза светятся радостью, что с моей души спадает камень, и я тоже улыбаюсь в ответ.
Из коридора доносится чей-то голос:
— Душистое мясо, приготовленное по степным обычаям. Цюйбин знает, как себя побаловать.
Я вскакиваю от испуга, но Хо Цюйбин качает головой.
— Не волнуйся, это мой дядя.
Так и знала, что не стоило сюда приходить. Я спрашиваю от досады:
—Твой дядя? У тебя в дядях сам император! Который? Генерал Гунсунь?
Хо Цюйбин слегка кивает и встаёт поприветствовать родственника. В комнату входят Гунсунь Хэ и Гунсунь Ао. Стоит им завидеть меня за спиной Хо Цюйбина, как на их лицах мелькает удивление, но они тут же его скрывают. Сердце так и восклицает: «Настоящие лисы!».

Тем вечером возвращаясь домой, я не испытываю ни особой радости, ни печали. Я не позволю случайным людям влиять на моё настроение, но все же немного раздосадована и насторожена.
Когда Гунсунь Хэ заметил мою манеру держать нож и нарезать мясо, он очень этому поразился и поинтересовался, а не жила ли я у сюнну. Я так сильно занервничала, что соврала, не подумав над ответом как следует. ГунсуньХэ сам из сюнну, как он мог не узнать характерную манеру держать нож? Он не стал больше задавать вопросов, но понял, что я сказала неправду. В его глазах сразу же появился холод. Надо было ответить, что я жила с пастухами. Мой отказ быть честной лишь породил подозрение и презрение. Гунсунь Ао я, кажется, совсем не понравилась: он обращался со мной как с пустым местом.
Хо Цюйбин заметил их отношение, но ничего не сказал. Лишь проявил ко мне больше заботы. Забрал у меня нож и лично порезал для меня мясо. Это другие всегда обслуживали Хо Цюйбина, а сам Хо Цюйбин никогда никого не обслуживал. Гунсунь Хэ и Гунсунь Ао были потрясены этой сценой. Увидев такое отношение, спесивый Гунсунь Ао скрыл своё недовольство и относился ко мне с большой учтивостью.
Последние несколько дней при каждом приёме пищи я вспоминаю ту баранину и талантливого повара, что её приготовил, и всякая еда сразу же теряет для меня вкус. Знай Хо Цюйбин, что отведав его баранины, я стану такой жадной, что буду строить планы, как похить его повара, то назвал бы меня ненасытной волчицей.
Я всё витаю в облаках по той баранине, как ко мне прибегает зарёванная служанка по имени Синь Янь.
— Госпожа, идёмте быстрее. Третий господин Ли ворвался в дом и начал всё громить. Я пыталась его остановить, но он порвал моё платье, — рассказывает она, прикрывая рукой порванный наряд и плача ещё сильнее.
Я с улыбкой вытираю её лицо носовым платком.
— Неплачь. Разве это единственное платье на свете? Я куплю тебе новое. Завтра прикажем портному сшить тебе новый наряд.
Синь Янь улыбается сквозь слёзы и застенчиво спрашивает:
— А можно мне лично выбрать цвет?
— Договорились! А теперь рассказывай, в чём дело.
— Мы не знаем, — говорит Синь Янь с испуганным видом. — Обычно третий господин такой мягкий и изысканный. Он всегда со всеми вежлив и много платит. Нам всегда доставляли удовольствие его визиты. Но сегодня он ворвался в дом и потребовал встречи с Хун-гу, а затем начал раскидывать вещи направо и налево, ничего не жалея. Мы пытались его остановить, но он лишь разбросал нас по сторонам. Как только показалось, что он хочет нас избить, мы сразу же убежали. Сейчас он продолжает всё крушить!
В комнату входит Хун-гу с растрёпанными волосами, и я прыскаю со смеха.
— Смейся сколько хочешь, — гневно упрекает меня Хун-гу, — но если он продолжит всё ломать, сегодня мы будем ночевать на улице.
Растрёпанная прическа Хун-гу напоминает птичье гнездо, и Синь Янь опускает голову, чтобы скрыть улыбку. Хун-гу это замечает и хочет в отместку ущипнуть Синь Янь, но я подмигиваю служанке, и она тут же выбегает из комнаты.
— Не сердись. Если третий господин Ли хочет всё крушить, мы не в силах его остановить. Он владеет боевыми искусствами, так что нам с ним не совладать. Пусть всё ломает, пока не выбьется из сил.
Я тяну Хун-гу сесть на циновку и протягиваю ей зеркало. Она кричит и тут же берётся за гребень.
— Меня ещё никогда в жизни так не унижали. На меня накричали и обозвали гадюкой.
В сердце закрадывается нехорошее предчувствие.
— Он здесь из-за Ли Янь?
Хун-гу кивает.
— Помнишь, ты сожгла её платок? Не знаю как, но третий господин Ли прознал, что платок принадлежит Ли Янь и прибежал разбираться. Сначала он со спокойным видом спросил меня насчёт платка, и я сказала ему, что владелица дома провела расследование и сказала мне, какой девушке он принадлежит. Он сразу же вскочил на ноги и закричал в сердцах, что ради богатства и почестей мы погубили жизнь бедняжке. Он потребовал тебя видеть, но в его глазах было столько ненависти, поэтому я солгала ему и сказала, что тебя нет, и ты нескоро вернёшься.
Я тяжело вздыхаю. Ли Гань знает, что платок принадлежит Ли Янь, но не догадывается, что она по доброй воле вошла во дворец, и я не обманывала его, дабы опереться на дракона и феникса. Я тогда сожгла платок, даже не представляя, что он станет шахматной фигуркой в руках Ли Янь. Воистину человек предполагает, а Небеса располагают.
— Как третий господин Ли мог узнать, что женщина, которую он так желал найти, это фужэнь Ли? — спрашивает Хун-гу с кислым лицом. — Этот вопрос оставался только между нами. Так как? Ты разве не спалила платок?
—Я сожгла старый платок, но Ли Янь вышила новый. По-видимому, Ли Гань каким-то образом его увидел и смог выискать способ разузнать о платке у Ли Янь. Ли Янь умна, пары фраз ей хватило, чтобы догадаться о намерениях Ли Ганя. Она решила действовать в соответствии с обстоятельствами и извлечь пользу из ситуации.
Я помогаю Хун-гу перевязать узел на голове.
— Хун-гу, с этого дня тебе нужно забыть про тот платок и притвориться, словно ничего не произошло. Больше никогда не упоминай о нём.
Наши с Хун-гу взгляды встречаются в зеркальном отражении. Заметно, что она дрожит от волнения и даже напугана не на шутку, но спустя долгое время она отвечает, как ни в чём ни бывало:
— Уже забыла.
Служанка приносит горячей воды с опечаленным видом.
— Третий господин Ли продолжаешь всё громить.
Кажется, у Хун-гу скоро пойдёт кровь из глаз.
Я самодовольно хихикаю:
— Не волнуйся. Сколько бы Ли Гань ни сломал, я заставлю его возместить весь ущерб.
— Ты потребуешь с него оплату? — не верит Хун-гу. — Я бы не осмелилась к нему идти. Если появишься перед ним, он тебя бросит в стену.
— Зачем мне требовать плату именно с него? — смеюсь я. — За ошибку сына заплатит отец. Генерал Ли Гуан — справедливый и добрый человек. Я слышала, он не садится за стол, если кто-то из его солдат голодает, а все награды делит по справедливости. Разве такой человек откажется платить? Нам нужно лишь выставить ему счёт, и он нам всё возместит.
Хун-гу задумывается ненадолго, и грусть на лице сменяется радостью. Она кивает с улыбкой.
— Два старших сына генерала Ли погибли в самом расцвете сил. Говорят, он очень по ним горевал. Поэтому Ли Гань очень почтителен и послушен родителям, он никогда не пойдёт против воли отца. Если генерал прознает про случившееся сегодня, то как бы ни злился Ли Гань, он больше не посмеет прийти к нам и устроить скандал. Юй-эр, ты такая умница!
Я передаю ей румяна.
— Позже подготовь полный перечень поломанного и передай мне.
Хун-гу недоуменно смотрит на меня, но кивает.
Ли Янь, не знаю, как ты разожгла такое пламя, но оно опалило меня, так что ты возместишь мне всё сполна. За поломанные вещи можно получить двойную компенсацию, но генерал Ли — справедливый и бескорыстный человек, я не хочу пользоваться его честностью. Расплачиваться придётся лишь тебе одной.
1. Сянго – первый министр, канцлер. Данху – министр финансов.
2. Гуаньцзюнь-хоу — титул, не связанный с земельным пожалованием, а означающий буквально «хоу, превосходящий всех в войсках».
3. В китайском «собачьим хвостиком» называют щетинник

4. Дувэй – военачальник округа.
5. Сыма Цянь — потомственный историограф династии Хань, писатель, астроном. Величайший историк древности. Известен как создатель «Ши-цзи» — грандиозного труда, описывающего историю Китая от мифических родоначальников и до современных Сыма Цяню времён. Благодаря ему мы узнаем об огромнейшем периоде истории Восточной Азии, и об истории Китая мы знаем гораздо больше, чем об истории Индии или многих других стран.

Для стойких!


Первый день нового года означает счастье? Счастье, чтоб его! Я вся киплю от гнева.
Дедушка замечает мои сдвинутые брови и бросает недоуменный взгляд на Сяо Фэна, но тот лишь качает головой, ничего не зная. Я не могу больше ждать, поэтому кланяюсь дедушке и бегу в Бамбуковый павильон.
Впервые я открываю дверь ногой, но прежде чем успеваю хоть что-то сказать, Цзю-е произносит с улыбкой:
— Это ты, Сяо Юй?
Его голос — лучшее лекарство. Весь клокочущий в груди огонь затухает. Я легонько вздыхаю, замедляю шаг и элегантно вхожу в комнату. Он сидит за столом и что-то вырезает из бамбука. Я останавливаюсь на пороге и смотрю на него. Он откладывает в сторону инструменты и поворачивается ко мне.
— Почему ты не садишься?
Я сажусь рядом с ним и молча опускаю голову.
— Ты злишься?
Я продолжаю дуться.
— Значит, не злишься? Как ты провела Новый год? Вчера вечером Тянь Чжао затащил меня на праздничный ужин, и мы…
Я морщу брови и полным злобы взглядом прожигаю юбку, но Цзю-е докучливо рассказывает о том, как он приехал на банкет, какие гости произносили тосты, как он напился…
Я ещё никогда не видела его таким разговорчивым, что в конце концов не выдерживаю и поднимаю голову с вопросом:
— Я злюсь, разве не заметно? Вам стоило спросить, что меня разозлило, и поинтересоваться, не обидели ли вы меня чем?
Он делает невинный вид, едва сдерживая улыбку.
— О! Что тебя разозлило? Я тебя чем-то обидел?
Я вздыхаю от раздражения и падаю на стол. Почему он такой не догадливый? Чем мне приглянулся? Он такой странный, кажется добрым и ласковым, но на самом деле никого не подпускает к своему сердцу. Он начитан и во многом разбирается, но я не хочу выходить замуж за ходячую энциклопедию. Его личность — тайна за семью печатями… Я отчаянно пытаюсь припомнить все его пороки.
Он выглядит беспомощным и ничего не понимающим.
— Я спросил, но ты ничего не ответила. Что мне остаётся делать?
Зло бью по столу.
— В вас нет ни капли искренности! С таким же успехом вы могли ничего не спрашивать и продолжать рассказывать, как весело встретили Новый год!
Комната погружается в тишину, и я начинаю беспокоиться, а не злится ли он на меня. Поднимаю голову, чтобы взглянуть на него и вижу протянутую ладонь. На ней лежат золотые серёжки с нефритом.
— Такой искренности достаточно?
Я поднимаю голову и беру серёжки. Золото олицетворяет песок, а зелёный нефрит — воду. Озеро Юэяцюань всего лишь маленький оазис в пустыне, он смог использовать моё имя и вложить в подарок более глубокий смысл. Мы встретились в золотой пустыне и чуть не вступили в бой у зелёных вод. Мастер, что сотворил эту красоту, непревзойдённый талант.
Рассмотрев украшение, я молча его надеваю и говорю с каменным лицом:
— Неплохо. Раз вы так щедры, я не буду злиться.
Пытаюсь напустить на себя серьёзный вид, но ничего не получается, и я улыбаюсь, от радости прищуривая глаза. Цзю-е смотрит прямо на меня, и вдруг в его глазах проносится печаль, и он поспешно отводит взгляд.
Раздаётся голос Ши Юя, и он вносит в комнату поднос с двумя тарелками лапши. Я смотрю на угощение и говорю шёпотом:
— Вы не позвали меня, и я подумала, что вы забыли о своём обещании.
Цзю-е долго молчит, а затем тихо произносит:
— Как я мог забыть? Что бы это ни было, сегодня всё делается ради твоего счастья.
Я беру миску баранины и говорю так тихо, чтобы никто не разобрал:
— Моё счастье всецело зависит от тебя.
Поев лапши, Цзю-е заводит с мной разговор и снова берёт бамбук и тонкий, как лист плакучей ивы, ножик.
— Вы собираетесь смастерить флейту? — тут же интересуюсь я.
Он кивает.
— Этот бамбук специально привезён с подножья горы Цзуи, где он рос в тенистом месте с десяток лет. Как бы ни менялась погода, это никак не повлияет на звук. У него красивое название — бамбук Сян-фэй¹. Звук выходит чище,чем у обычной флейты.
Я наклоняюсь его внимательно разглядеть.
— Это же легендарный бамбук Эхуан и Нюйин! Ого! Взгляните только на эти пятнышки, они и вправду похожи на слёзы. Так красиво.
Цзю-е неожиданно напрягается и отстраняется от меня.
— У меня множество флейт. Просто увидев такую редкость, я испугался, что такая драгоценность покроется пылью, и у меня зачесались руки самому взяться за дело. Но раз тебе так понравился этот бамбук, я с радостью отдам его тебе, — с улыбкой произносит он.
— Я из тех людей, что никогда не откажутся от подарка, — смеюсь я.
Он с улыбкой качает головой, ни ничего не говорит.
Прежде чем покинуть поместье Ши, я бегу к Шэнсину и Тянь Чжао и кланяюсь им пожелать счастливого Нового года:
— Желаю братьям крепкого здоровья в новом году и успеха в делах!
Увидев мои серёжки, Шэнсин поворачивается посмотреть в другую сторону, а Тянь Чжао произносит с улыбкой.
— Цзю-е потратил столько времени, чтобы сделать тебе подарок.
Услышав тайный смысл в его словах, я машинально касаюсь серёжек и интересуюсь:
— Что это значит? Цзю-е сам смастерил эти серёжки?
— Ещё в детстве Цзю-е изучил искусство резьбы по камню, хоть он и не практикуется каждый день. Ради этих серёжек он специально позвал мастера, у которого учился несколько дней, чтобы самому вырезать мельчайшие детали. Он истратил множество кусков нефрита, прежде чем вышло как надо. Небеса наградили Цзю-е золотыми руками. Он может смастерить всё, от оружия до гончарных изделий. Наблюдая, как он делает эти серёжки, я осознал, что нет ничего сложнее на свете, чем создать украшение для женщины.
— Ты хочешь сказать, что Цзю-е лично сделал эти серёжки? — переспрашиваю я как дурочка.
Он лишь улыбается и кланяется на прощание. Я остаюсь стоять как громом поражённая.


Я не знаю сколько мне лет, но Ли Янь уже беременна и скоро станет матерью. Я же до сих пор как перекати-поле. Если не найду достойного человека, то ни за что не выйду замуж. Но если такой человек найдётся, я не упущу шанса. Если бы нашла своё счастье и не схватила его, папа обозвал бы меня дурой. Я дура? Конечно, нет. Я красивая, смышлёная, изобретательная и очаровательная Цзинь Юй. Так что будь ты хоть проплывающим облаком, я тебя непременно поймаю. Я же тебе нравлюсь, так? Ты говорил, что мы разные, но я очень постаралась и прочитала все книги, которые ты любишь. Я верю, что смогу стать таким же человеком, как ты. Если хочешь быть птицей, я стану ветром, что понесёт твои крылья; если захочешь превратиться в беспечную бабочку, то я тоже стану глупой бабочкой; если завидуешь молодым осликам, что свободно уходят за заставу перевала Ханьгу², и хочешь всё бросить, не оставив следов, мы можем купить лошадей и исчезнуть быстрее, чем Лао-цзы. К счастью, ты не любишь Конфуция, потому что я хоть его и уважаю, но не хочу ему подражать, но если ты его любишь, я постараюсь вести себя скромно и честно…
Я покусываю кончик кисти и смотрю на написанное. Я пытаюсь подбодрить себя, так почему мои мысли в такой сумятице? Я не раз себе говорила, что он меня полюбит… но я боюсь дальше писать, поэтому проставляю дату: «первый год Юаньшоу ³» и спешно сворачиваю ткань.

Долго трясу бамбуковый стаканчик, прежде чем из него выпадает палочка с пожеланием⁴. Хо Цюйбин тянется схватить палочку, но я его опережаю.
— Что ты загадала?
Качаю головой.
— Не скажу.
— Хм! Что ты могла попросить? Если не удачи в делах, так удачи в браке. Прямо сейчас дела у тебя под контролем, так зачем просить о богатстве. Значит ты попросила о браке.
— Нет! — протестую я.
Предсказатель настороженно смотрит на нас, но тут же встаёт, увидев, что мы идём в его сторону. Я внезапно останавливаюсь и разворачиваюсь, чтобы уйти.
— Почему ты теперь передумала? — смеётся Хо Цюйбин.
Сжимая палочку в руке, я иду долгое время, а затем неожиданно поднимаю руку и выбрасываю палочку в густую траву.
— Не спрошу. Он может предсказать чужую судьбу, но не свою собственную. Так ведутся дела. Он увидел, что ты не просто одет, и озвучит то, что захочешь услышать, чтобы получить хорошую плату. Почему он не предсказал себе, как добиться успеха в делах?
Он смеётся.
— По крайней мере, ты знаешь когда остановиться, значит, ты не ещё не в пучине отчаяния.
Стоит только об этом подумать, как я чувствую себя такой безрассудной. Стоило увидеть табличку «Предсказываю браки», как ноги сами понесли меня к предсказателю. Словно больной, желающий бежать к любому врачу, лишь бы найти исцеления. В сердце пустота, но я готова отчаянно спорить:
— Мне просто показалось это интересным, и я решила попробовать.
Хо Цюйбин смотрит на меня с улыбкой и больше не спорит, позволяя на этот раз выиграть.
Порыв ветра доносит до меня сладкий запах.
— Какой аромат! Что это за цветок?
— Софора.
Бросаю на него косой взгляд.
— Зачем ты позвал меня сегодня за город? Погулять по горам?
— Ни зачем, — отвечает он, медленно идя рядом. — Я не могу тебя позвать? Погулять, подышать свежим воздухом. Почему тебя заинтересовала софора?
Я не слышу конца предложения. Всё моё внимание привлечено к впереди идущей повозке. Хо Цюйбин смотрит на меня и отслеживает мой взгляд до повозки, которая останавливается перед поместьем. На губах расплывается улыбка.
— У меня возникло срочное дело. Мне нужно уйти.
— Не уходи! — хватает он меня за руку.
Я вырываю руку.
— Я найду тебя через несколько дней и извинюсь за сегодняшнее.
Я не успеваю договорить, как уже бегу к повозке. За спиной раздаётся крик:
— Сяо Юй!
Я не оборачиваюсь и продолжаю идти вперёд, остановившись возле экипажа. Извозчик Цинь неожиданно сжимает плеть в руке, но увидев, что это я, расслабляется и кивает с улыбкой. Я стучу по стенке экипажа. Цзю-е поднимает занавес и улыбается мне:
— Зачем ты сегодня выехала за город?
Я кланяюсь и придерживаю занавес.
— А вы зачем сегодня сами выехали за город? — спрашиваю я и озадаченно смотрю на Циня.
Цзю-е видит моё озадаченное лицо и с улыбкой объясняет:
— Фамилия моей бабушки была Ши, а имя Цин. Это поместье называется Цин, так как дед в молодости построил его специально для бабушки.Я не хочу вносить изменения в его планировку, поэтому в нём неудобно в инвалидном кресле.
Я смотрю на дом и завидую белой завистью, ведь здесь жил мужчина, который так страстно любил свою жену. Мне давно было интересно, почему, если фамилия Цзю-е Мэн, его торговая империя носит название «Шифан» и все сироты, взятые семьёй под крыло, также берут фамилию Ши. Сегодня я узнала, что это фамилия женщины, которую любил его дед.
Цзю-е выходит из повозки, используя костыли, которые я тогда видела в кабинете. По логике он должен выглядеть с ними неуклюже, но костыли спрятались среди широких рукавов халата, поэтому никто не стал на нас глазеть. Не считая меня, так как я впервые увидела его на ногах.
Он смеётся.
— Это действительно так странно?
Я быстро качаю головой.
— Нет, нет, это… хорошо!
Он смотрит на меня, поэтому я спешу объяснить:
— Кто-нибудь говорил, какое впечатление вы производите? Каждый ваш жест такой… такой…
Чем сильнее я нервничаю, тем сложнее мне подобрать правильное слово. Я хочу объясниться, беспокоясь, что он неправильно поймёт, почему я продолжаю на него пялиться, но от волнения чуть не прокусываю язык.
Он касается моих спутавшихся на ветру волос и очень нежно говорит:
— Юй-эр, не надо. Я понял, что ты хотела сказать.
Я улыбаюсь и вижу поверх его плеча стоящего вдалеке Хо Цюйбина. Он смотрит на нас. Сердце отчего-то щемит, и я спешу отвести взгляд.
— Мой дед специально построил здесь дом, так как на этой горе множество горячих источников, — рассказывает Цзю-е.
— Вы приехали сюда на источники? — интересуюсь я, идя рядом.
— Да. Это поможет циркуляции крови в ноге.
Я украдкой бросаю взгляд на его ноги, но из-за длинных пол халата не могу точно судить, что с ними не так.На костылях Цзю-е идёт весьма уверенно.
Прежде чем зайти в поместье, я оглядываюсь и вижу, что Хо Цюйбин стоит на том же месте. На улице конец весны, и крона софоры покрыта белой цветочной шапкой. Ветер усиливается, и лепестки кружатся в воздухе, точно снежные хлопья. Хо Цюйбин стоит не шевелясь, позволяя лепесткам опадать на его голову и одежду.

На жимолости появляются бутоны, и среди зелёных листьев выглядывают хрупкие белые цветочки. Я играю с ними в прятки и внимательно считаю, как много новых цветочков появилось. Вчера их было девять, а сегодня уже пятнадцать. Я пересчитываю снова и снова. С такой скоростью я скоро потеряю им счёт.
Встаю на ноги и шепчу цветочкам:
— Я поймала для вас множество земляных червей, а в начала весны добавила коровий навоз, так что постарайтесь! Растите самыми большими и красивыми!
Листочки легонько покачиваются на ветру, словно откликаясь на мою мольбу.
— Когда раскроются самые красивые, я приведу его познакомиться с вами. — Я легонько целую новый листочек. — Постарайтесь, и я постараюсь, как и вы.

Во дворе Бамбукового павильона я нахожу только одного Тянь Чжао, который копирует какие-то записи. К моему удивлению, рядом с ним стоит пустое кресло-коляска.
— Где Цзю-е? Куда-то уехал?
— Он пошёл в павильон Орхидей, проверить здоровье дедушки СяоФэна.
Я киваю, но продолжаю с сомнением смотреть на коляску.
Тянь Чжао откладывает в сторону кисть, подходит ко мне и тоже смотрит на коляску.
— У Цзю-е нет сил только в одной ноге, со второй у него всё в порядке. Он может ходить с костылями, хотя и недалеко, но это лучше для здоровья, чем целыми днями сидеть в кресле.
Я угукую. Тянь Чжао немного молчит, а затем продолжает рассказ:
— В детстве, хоть Цзю-е было тяжело ходить, он так любил двигаться и с любопытством открывать всё новое, что с радостью увязывался за нами, чтобы вместе поиграть. Мы тогда были совсем неразумные и не хотели его никуда брать, так как с ним было неудобно. Мы не могли ему в открытую отказать, поэтому за спиной придумывали всякие способы от него сбежать. Я считал себя в этом деле самым смышлёным. Постепенно до Цзю-е дошло, что нам с ним не интересно. Он стал замыкаться в себе и всё больше времени проводить за книгами, так как только эти молчаливые друзья его не отвергали. Однажды Цзю-е тайком ушёл из дома и не вернулся. Прежний господин сильно нас обругал и в качестве наказания приказал стоять на коленях. Когда всё-таки Цзю-е вернулся, одежда его была порвана, лицо оказалось в синяках, а руки в крови. Он отказался говорить, что произошло, сказав, что просто упал по неосторожности и попросил отца отменить наше наказание.
Тянь Чжао смотрит на коляску и тяжело вздыхает. Я молчу, так как моё сердце разрывается от боли.
— Нам было так стыдно, что мы избили всех хулиганов в Чанъане, пока не выяснили, что именно произошло. Цзю-е прочёл «Мо-цзы» и заинтересовался процессом изготовления оружия. Он захотел пойти в город и посмотреть, как кузнецы работают с металлом. По дороге такие же неразумные, как мы, дети стали петь ему вслед: «хромоножка на трёх ножках крутится да качается. Один добрый шаг ему не ступается. Повезёт, если жена не испугается». Люди слышали это и смеялись. Цзю-е не выдержал и ввязался с ними в драку. В результате его избили до крови. С тех пор, сколько бы мы ни звали Цзю-е выйти погулять, он отказывался и больше никогда не пользовался костылями перед другими.
Теперь понятно, почему костыли стояли в углу кабинета, но на них не было пыли. Он лекарь и понимает пользу ежедневных физических нагрузок, но эти песенки и безжалостные насмешки лишили его желания пользоваться костылями.
— Ты винишь меня?— спрашивает меня Тянь Чжао.
— Есть немного! Но раз Цзю-е вас ни в чём не винит, то я и должна простить. Что было, то было.
Я фыркаю и примирительно отмахиваюсь рукой.
—Юй-эр, ты действительно слушаешь только своё сердце и не обращаешь внимания на слова остальных.
Я чуть вскидываю подбородок.
— Пока у меня и всех, кто мне дорог, всё хорошо, я не буду без причины причинять вред другим людям. Разве это плохо?
— Конечно нет! — тут же отвечает он. — И не пойми меня неправильно, мы очень тебе благодарны. Когда Цзю-е вернулся из поместья Цин, он снова стал ходить на костылях перед всеми. Всегда спокойный второй брат, увидев это, прослезился. Ты помогла нам избавиться от тяжёлой ноши, что все эти годы лежала на наших сердцах.
Залившись румянцем, я опускаю глаза в землю и бранюсь шёпотом:
— Цинь Ли казался таким тихоней, а всё разболтал!
ТяньЧжао хохочет:
— Он не только рассказал, но и устроил целое представление！Если бы только увидела, как он показал, как ты с глупым видом пялилась на Цзю-е, всем своим лицом излучая любовь, то поняла бы, что без такого таланта только зря держишь свои танцевальные дома! У нас всех тогда подогнулись коленки от смеха. А старший брат так сильно смеялся, что не смог остановиться и начал бить рукой по столу, да так, что сломал его.
— Вот значит как? Ну посмотрим, хватит ему наглости повторить! — кричу я и прыгаю убежать.
Тянь Чжао ничего не отвечает, так во дворик входит Цзю-е:
— Кто что должен повторить?
Я бросаю безжалостный взгляд на Тянь Чжао и подбегаю к Цзю-е.
— Цинь Ли плохой. Вы должны его хорошенько наказать, либо отдайте его мне, и я устрою ему взбучку.
— Цинь Ли что-то натворил? — спрашивает Цзю-е у Тянь Чжао.
Тянь Чжао с жалобным лицом смотрит на меня.
Я увиливаю от ответа, так как сама не хочу, чтобы он узнал причину, поэтому нахально заявляю:
— Нет нужды узнавать подробности. В любом случае он меня обидел.
Цзю-е доходит до кресла, и Тянь Чжао спешит подать ему платок, чтобы он смог вытереть со лба испарину.
— Тогда в качестве наказания я отдам его тебе на месяц в качестве извозчика. Поступай с ним, как сочтёшь нужным.
Я с довольным видом улыбаюсь Тянь Чжао, а Цзю-е ему говорит:
— У тебя, старшего и второго брата выдалось слишком много свободного времени. Мне нужен человек, чтобы присмотреть за нефритовой шахтой в Ланьтяне. Как думаешь, кого следует отправить?
Тянь Чжао ещё сильнее грустнеет, но искренне отвечает Цзю-е:
— Жена старшего брата недавно родила, он не может уехать. Учитывая это, второй брат сейчас помогает старшему с частью дел и весь в хлопотах. Я же занимаюсь торговыми делами в Чанъане и просматриваю учётные книги. К тому же мне надо обучать Сяо Фэна и Сяо Юя. Луна и солнце мне свидетели, клянусь горами и реками, мы трудимся без отдыха!
Я встаю за спинку кресла, чтобы помочь Цзю-е, и опускаю голову от хохота.
— По твоим словам ты действительно сильно занят, — вздыхает Цзю-е.
— Воистину! Мы просто очень редко, очень, очень редко собираемся вместе попить чаю и поболтать. Послушать рассказики и всё. Этого больше не повторится. Мы действительно все в делах. Нам некогда болтать.
Сначала я радовалась, что Цзю-е не прознал про их пустую болтовню, но как только Тянь Чжао заканчивает говорит, до меня доходит, что Цзю-е уже обо всём догадался. Я немного смущена, но в тоже время счастлива, ведь так приятно побыть рядом с Цзю-е.
Во двор вбегает Цзинъянь. Завидев меня, он ярко улыбается и произносит с намёком:
—Юй-эр, какими судьбами? К Цзю-е пришла?
Тянь Чжао подбегает к Цзинъяню и разворачивает на выход.
— Ты вчера не закончил с приёмом привезённых пряностей. С этим делом нельзя медлить…
До нас доносятся лишь обрывки фраз Цзинъяня:
— Ого! Ты не рассказал… ты скрыл правду… А? В… Ланьтянь? Ого!
Цзинъянь смолкает и слышно только Тянь Чжао:
— Цзю-е, я завтра допишу копию старых счётов. Сегодня у меня пара неотложных дел. Я ушёл.
С этими словами он поспешно уходит, и в дворике становится тихо.
Сердце в смятение, но по нему, сама не знаю почему, разливается сладость. Цзю-е толкает коляску в дом, словно ничего не произошло.
— Флейта из бамбука Сян-фэй готова. Она сама по себе такая изящная, что орнамент был бы излишним, поэтому я поленился что-либо вырезать. Тебе нравится?
Я беру у негофлейту.
— Я не разбираюсь в музыкальных инструментах, поэтому верю на слово, что так будет хорошо.
— У тебя живёт известный на весь мир музыкант, у которого многие мечтают учиться. Почему бы не попросить дать тебе несколько уроков?
Я задумываюсь о Ли Яньняне, но машинально вспоминаю о Ли Гуаньли, и морщу брови.
— Что такое?
Я тяжело вздыхаю.
— Как вспомню про Ли Гуаньли, так остаётся только вздыхать, что у дракона рождается девять сыновей, да все они разные.
— Ты слишком много беспокоишься. Если он так тебе докучает, выкинь его из своего заведения.
Если бы проблему можно было решить так легко.
Цзю-е откашливается и говорит:
— В последнее время ты стала быстро расширяться. Мне сказали, что приобретаешь даже дома с куртизанками. И это только то, что на поверхности. Ты во многом действуешь тайно. Зачем ты всем этим занимаешься? Если ты хочешь больше заработать, то есть много других способов. Ты же готова выйти за границы, словно у тебя сильно ограничено время.
Я напугана, но в тоже время сердце переполняет радость. Никто не знает об этих делах, но всё же он прознал… Выходит, что он внимательно следит за моими действиями.
— У меня на то есть веские причины, — отвечаю я с запинкой.
Он немного сидит в тишине, а потом говорит:
— Юй-эр, ты знаешь, почему я не выхожу на улицу на костылях? Я использую кресло, чтобы все думали, что я очень слаб. Даже Тянь Чжао и остальные не верят, что я могу далеко уйти. Да, у меня больная нога и хилое тело, но я не так слаб, как все думают.
Я остолбеневаю на долгое время, пытаясь понять причину такого поведения, если дело оказывается не в том, что его обижали в детстве.
— Зачем? Вы специально притворяетесь перед другими?
Цзю-е кивает.
— Это всё представление для императора. Моя мать была внучатой племянницей вдовствующей императрицы Бао. В детстве она часто играла во дворце. Она поддерживала с императором тёплые отношения. Пока вдовствующая императрица Бао была жива, «Шифан» и семейство Доу были очень близки. Когда Доу лишились фавора, императора обеспокоило богатство и власть семейства Ши. После смерти отца и матери семейное дело перешло ко мне, и если бы я не был болезненным хиляком, который оттягивает свой последний час, а «Шифан» не приходил бы в упадок, нам пришлось бы бежать из столицы, иначе нас ждало бы полное уничтожение.
Он впервые рассказывает мне о своей семье, поэтому я слушаю его в полном изумлении. Сколько ему было, когда всё это случилось? На его плечи легла ответственность за множество жизней, а сам император внимательно следил за каждым его шагом. Он рассказал мне лишь про связь своей семьи с Хань, но что его связывает с Западным краем? Как тяжела должна быть ноша? Сколько ему пришлось вытерпеть, идя по этому пути?
Он внимательно смотрит на меня и медленно говорит:
— Юй-эр, император — скрытный и расчётливый человек. Действует он решительно и при необходимости может избавиться от любого. Не затевай ничего против императорской семьи. Если ты хочешь бороться с другими дельцами в Чанъане, я все еще… могу… — Он сглатывает и заканчивает следующими словами: — Юй-эр, пожалуйста, подумай дважды, прежде чем что-нибудь предпринять.
Cноска

1. По преданию, император Шунь скончался во время поездки на юг. Верные жёны Шуня, узнав о его смерти, тоже отправились на Юг. На реке Сян они оплакивали смерть мужа, и следы их слез оставили пятна на прибрежном бамбуке.
С бамбука слезы жен тоскующих
Исчезнуть могут лишь тогда,
Когда гора Цану обрушится
И высохнет в Сяншуй вода.

2.Перевал Ханьгу — один из самых первых перевалов в истории Китая. В этом месте родилось самое известное произведение Лао-Цзы, великого мыслителя и философа древнего Китая.

3. 122 г. до н.э.

4. Гадание Гуань-Инь — советы китайской богини сострадания, одно из самых знаменитых китайских гаданий. Как правило, гадание на палочках совершается в храме, в торжественной обстановке: сто нумерованных бамбуковых палочек встряхивают в стаканчике, пока одна из них не выпадет. По номеру написанному на палочке зачитывают ответ на интересующий вопрос.

Минутка просвщения:

нашла интересную статью на сайте:Основные компоненты ханьского города на примере Чанъани. Здесь описание столицы, где происходит действие романа. Любителем истории желаю приятного чтения.

Бам!
Я бросаю палочки на стол.
— Что это? Зачем это добавили в паровую лепёшку?
Хун-гу бросает на меня косой взгляд и продолжает есть как ни в чём не бывало.
— Цветки софоры придают блюду аромат. Я специально распорядилась их добавить. Несколько дней назад ты рассердилась, когда я добавила её в чай. Сегодня тебе не по нраву лепёшки. Софора у нас, что л,и под запретом? Почему ты сразу приходишь из-за неё в ярость?
Я сижу удручённая, а Хун-гу продолжает есть, не обращая на меня внимания.
Дело не в цветке, я просто не хочу вспоминать человека, который стоял под тем деревом.
Вечером я ложусь спать, но никак не могу заснуть. Набрасываю на себя одежду и открываю дверь в темноте. В небе горят звёзды, и я замечаю чёрную тень возле жимолости. Подпрыгиваю от испуга, но сразу же узнаю, кто это. Открытие лишает меня дара речи.
Хо Цюйбин разворачивается и молча на меня смотрит.
— Ты не сдержала обещание, — вдруг произносит он. – Ты сказала, что найдёшь меня через несколько дней, но до сих пор не пришла.
Я подхожу к нему, не зная, что на это ответить. Перевожу взгляд на жимолость и замечаю, что один цветочек робко раскрыл свои светлые лепестки. Вне себя от радости я кричу во весь голос:
— Смотри! Цветок расцвёл, первый в этом году.
Хо Цюйбин бросает на цветок косой взгляд.
— Похоже, я первый, кто это увидел.
Делаю глубокий вдох.
— Как чудесно пахнет. Чувствуешь?
— В прошлом году я мог пропустить цветение из-за войны, но они проявили такт. В этом году они зацвели ради меня.
— Надо же, какое высокомерие. Аж цветы раскрываются ради тебя! Ты просто явился в удачный момент.
Хо Цюйбин смотрит на цветок с задумчивым видом.
— Иногда выбор момента всё предопределяет. Случись что-то раньше, всё бы пошло по-другому.
— Раз, два, три…
Я зарываю голову в цветы и начинаю подсчитывать распустившиеся бутоны. Хо Цюйбин смеётся.
— Ты собираешься пересчитать их все?
— Если их будет так много, что я не смогу их сосчитать, то я буду очень счастлива. Это доказывает, что они очень постарались в этом году.
— Почему их называют золотисто-серебренными цветами? Белые лепестки действительно похожи на серебро, но где золото?
— Не скажу. Приходи через несколько дней, и сам всё увидишь.
— Принимаю это за приглашение, тем более, что меня пригласила красавица.
— Ах! Ты такой…
Он хватает меня за руку и тянет на улицу.
— Сегодня на небе полно звёзд. Пойдём веселиться.
Колеблюсь, но он в таком приподнятом настроении, что я не могу отказать. Я покорно следую за Хо Цюйбином.
Поскольку вокруг Шанлиньюань¹ не возведено высоких стен, то он тянулся, насколько хватало взора, поражая своей мощью и величием, поэтому как только передо мной появляется этот огромный дворцовый комплекс, у меня тут же пересыхает в горле, и я сглатываю.
— Ты ведёшь меня в Шанлиньюань с тридцатью шестью павильонами? В какой именно мы собираемся?
— Сколько же в тебе мужества. Даже не испугалась.
— Если попаду в беду, то потащу тебя за собой, — отвечаю я, приходя в раздражение.
— То есть ты хочешь, чтобы мы умерли вместе, никогда не расставаясь? — интересуется он, бросая на меня косой взгляд.
Я холодно усмехаюсь, не слушая его вздор.
— Я отведу тебя в Башню богов, с которой открывается вид на весь дворец и половину Чанъаня. Оттуда можно полюбоваться звёздами как в пустыне. Лишь один передний зал перед дворцом Вэйянгун² выше этой башни. Однако если государь явился сюда ночью, то башню строго охраняют, и мы не сможем подняться.
Небо можно будет охватить с первого взгляда? И никаких построек, которые будут загораживать взор? Сердце трепещет от предвкушения.
Мы с Хо Цюйбином перелазаем через стену и благополучно доходим до башни. Поскольку в ней никто не живёт, и не хранится никаких ценностей, вокруг не выставлено постоянной охраны, лишь иногда проходят случайные патрули.
Мы поднимаемся по ступенькам в полной темноте до обзорной площадки, как вдруг до нас доносятся обрывки разговора. Мы тут же останавливаемся, и Хо Цюйбин начинает браниться шёпотом:
—Кто этот негодяй?
—Значит, только тебе можно сюда приходить, а другим нельзя? — смеюсь я. — Ну раз уж место занято, давай вернёмся!
— Иди спрячься, а я схожу и разберусь с наглецом.
Хочу остановить его, но он уже преодолел последние ступеньки до крыши.
Каков боец! Неудивительно, что в столице никто не смеет с ним тягаться. Я оглядываюсь по сторонам, решая спрятаться за окном, как беззвучно возвращается Хо Цюйбин и тянет меня вниз по лестнице.
— Кто же там наверху, что мы так поспешно уходим? — недоумеваю я.
— Император, — равнодушно отвечает он.
—Значит, наглецом оказался сам государь, — замечаю я, прикрывая рот ладонью от хохота.
Он бросает на меня предупреждающий взгляд, но сам еле удерживается от улыбки. Я тяну его обратно наверх.
— Давай посмотрим.
— На что там смотреть? Если тебя поймают, я не стану тебе помогать.
Хо Цюйбин стоит как вкопанный, поэтому я трясу его за руку и прошу шёпотом:
— Когда мне ещё удастся услышать императора? Давай поднимемся и послушаем. К тому же … он точно нас не заметит.
Хо Цюйбин смотрит на меня мгновение и вздыхает, а затем покорно следует за мной.
Как я предполагала, с государем Ли Янь. Под небом полным звёзд Ли Янь сидит на коленях Лю Чэ, а он крепко её к себе прижимает, устроившись прямо на полу. Они прильнули друг к другу, ничего не говоря.
Хо Цюйбин шепчет мне на ухо:
— Здесь нечего подслушивать, если только вскоре… подсматривать…
Я бросаю на него свирепый взгляд и щипаю. Он хватает меня и кусает за ухо. Мы тесно прижимаемся друг к другу. Я не могу кричать и сопротивляться, поэтому хватаюсь за его руку. Он думает, что я снова что-то затеяла, поэтому его мышцы напряжены, а сам он наготове. Увидев, что я лишь легонько качаю его руку, он успокаивается, и из мышц уходит напряжение. Он нежно целует мочку уха и отпускает меня. Я чуть дрожу, так как по телу разлилась такая истома, что я лишилась сил.
Как только я собираюсь с силами и начинаю придумывать, как бы отомстить Хо Цюйбину, до нас доносится нежный голос ЛюЧэ:
— Передний зал перед дворцом Вэйянгун намного выше. Как только ты благополучно разрешишься от бремени и оправишься, мы поднимемся на самый верх, и ты увидишь весь город.
Я сосредотачиваю всё внимание на ответе Ли Янь.
— В этом зале пред моим супругом собираются все придворные чины. Я не смею туда войти.
Ли Янь и Лю Чэ общаются как обычная супружеская пара, а не как император и его фужэнь, и Ли Янь не говорит о себе как о «рабе». Прижимающийся ко мне Хо Цюйбин испускает долгий вздох. Я легонько трясу его за руку.
Лю Чэ смеётся:
— Если я дам на то своё дозволение, кто посмеет мне перечить?
Ли Янь обвивает шею Лю Чэ и целует.
— Ваше величество разрешил своей супруге прийти сюда полюбоваться пейзажем и звёздами, и она уже очень счастлива. Самое важное — что здесь лишь мы вдвоём. Вы — мой муж, и я — ваша жена. Ах, ну и ещё наш малыш. Здесь вся наша семья, и большего я не прошу. Ваше величество смогли сделать вашу рабу такой счастливой, но она не хочет, чтобы вы хмурили брови. Вам действительно ничего не стоит дать своё разрешение, но боюсь, подобные дозволения лишь породят дурные пересуды обо мне. А я не хочу, чтобы вы печалились. Хочу всегда видеть вашу улыбку.
Лю Чэ долго молчит.
— Я желаю тебе того же, — наконец говорит он и крепко обнимает Ли Янь.
Ах, Ли Янь, Ли Янь, этот мужчина любит тебя без колебаний. Сможешь ли ты защитить своё сердце? Это настоящие чувства или всего лишь притворство? Я не могу сказать, так как ты можешь быть уверена в себе? Ты продумала каждый ход в этой битве или же с каждым шагом всё сильнее проваливаешься в бездну?
Я хочу послушать ещё, но помня про Хо Цюйбина, решаю, что с меня достаточно. Тяну его за руку, что мы можем уйти. Однако стоит нам развернуться, как моя юбка задевает какой-то крючок, и в полной тишине раздаётся треск ткани.
— Кто?! — раздаётся рёв Лю Чэ.
Я в панике бросаю взгляд на Хо Цюйбина, но он кивает головой, давая знак, что мне о не чем беспокоиться, ведь он со мной.
Он приводит меня на крышу башни.
— Ваш слуга захотел полюбоваться на звёзды в ясную ночь и не подумал, что вам могла прийти в голову та же идея. Прошу прошения, что потревожил ваи и няньнянь. Ваше величество пришли без телохранителя, так что, боюсь, проскользнули сюда тайком?
Хо Цюйбин кланяется императору с озорным блеском в глазах.
Он тайком проник на территорию дворца и случайно столкнулся с императором, так как им в голову пришла одна и та же идея. Лю Чэ ничего не остаётся, кроме как не придать происходящему большего значения.
Он замечает меня и говорит с улыбкой:
— Мы не станем расследовать этот инцидент, ведь ты первым устроил допрос. Нам случайно пришла в голову одна и та же идея, поэтому можете подняться с колен!
Я глубоко кланяюсь императору и встаю за спину Хо Цюйбина. Лю Чэ отпускает Ли Янь, и та встаёт с его колен, не отрывая от меня взгляда. Сердце тяжело вздыхает. Как мне потом всё объяснить Ли Янь?
— Раз уж вы пришли полюбоваться звёздами, не опускайте всё время голову, смело смотрите наверх, — обращается ко мне император. — Говорят, вы родом из Западного края, вам не пристало так робеть.
Я опускаю голову и отвечаю «да», и только затем смотрю на пейзаж, на самом деле не видя ничего.
— Ваше величество, мы уже достаточно налюбовались видами, да к тому же на улице глубокая ночь, — подаёт голос Ли Янь. — Ваша раба устала.
Лю Чэ бросает взгляд на выпирающий живот Ли Янь и спешно встаёт на ноги.
— Нам пора уходить. Можете забирать наше место.
Он улыбается Хо Цюйбину напоследок, забирает фонарик и уходит с Ли Янь.
Мы с Хо Цюйбином кланяемся на прощание императору. Лю Чэ доходит до ступенек, но затем внезапно оборачивается и говорит Хо Цюйбину с улыбкой:
— Сегодня мы тебя отпускаем, но ждём твоих объяснений в ближайшие дни.
Хо Цюйбин отвечает с улыбкой:
— Ваш слуга слушает и повинуется.
— Через несколько дней мы пойдём любоваться лотосами на пруду Тайечи, — говорит Ли Янь. — Вашей рабе хотелось бы, чтобы Цзинь Юй присоединилась к нам. Ваша покорная слуга давно с ней не говорила.
Лю Чэ согласно кивает, и я спешу глубоко поклониться:
— Простолюдинка почтительно повинуется желанию няньнянь.
Силуэты Лю Чэ и Ли Янь исчезают на лестнице.
— Вставай! — Хо Цюйбин тянет меня подняться на ноги. — Как только увидела императора, так стала послушней кролика перед тигром.
Я подхожу к краю и ложусь грудью на перила.
— А как я должна себя с ним вести? Говорить по душам?
Хо Цюйбин ложится рядом со мной.
— Ни в коем случае. Во дворце полно ласковых, кротких женщин, и император устал от них. Фужэнь Ли не потеряла нежности, но в ней ощущается внутренний стержень и крупица своенравия, что и покорило сердце государя.
— С тобой всё в порядке? — спрашиваю я, вглядываясь в его лицо.
Хо Цюйбин безразлично улыбается.
— Я целыми днями бываю то во дворце, то за его пределами, но ещё никогда не видел, чтобы император так себя вёл с одной из своих жён. Но ты, незамужняя барышня, и увидела такое…
Я бросаю на него взгляд.
— Ни слова более. Ты же понимаешь, что я не об этом спрашиваю.
Излучая неукротимую мощь, с горящим от жара лицом Хо Цюйбин с каменным видом вглядывается в даль.
— Как я уже говорил, я видел императора со множеством женщин. Но впервые я стал свидетелем тому, чтобы он просто молча сидел с любимой и обнимал её. Ничего более. И я впервые слышал, чтобы император разговаривал со своей супругой без всяких титулов. Я был поражён до глубины души. — Он вздыхает.— Император всего лишь мужчина, и иногда ему нужна женщина, которая будет смотреть на него как на равного. Ибо столько людей смотрят на него снизу вверх и лебезят, стоит государю обратить на них внимание. Ему очень одиноко. Моя тётя неплохой человек, но она слишком добра и уступчива. Много лет назад, находясь под контролем вдовствующей императрицы Доу, государь не знал, сможет ли удержать престол. У его первой императрицы был дурной нрав, склочный и испорченный. Пребывая в унынии и мучимый тревогами, он нуждался в такой женщине как моя тётя, той, что сможет окружить его нежной заботой. Но теперь император полон воодушевления и в его руках вся полнота власти. Ему нужна женщина, которая может просто взять его за руку и вместе посмеяться, а иногда и показать свой характер.
— Ты всегда так говоришь об императоре. Неудивительно, что он тебя ценит.
— Испокон времён сколько императоров были верны одной любви? Моя тётя это понимает, поэтому не принимает происходящее близко к сердцу. Сегодня фужэнь Ли, а завтра будет фужэнь Ван или Чжао. Так какой смысл падать из-за этого духом?
Как он и сказал, в императорском гареме нет цветка, который цветёт сотню дней. Не Ли Янь, так другая бы завладела бы вниманием императора. Пока Ли Янь знает своё место, нет смысла её трогать. Но если она родит принца, то захочет остановить экспансию Хань на запад, посадив на престол своего сына. Битва между семьями Ли и Вэй станет неизбежна.
У меня начинает раскалываться голова от этих мыслей, и я тяжело вздыхаю.
— Что случилось?
Я качаю головой и смотрю на звёзды. Сегодня мы сидим бок о бок и смотрим на ночное небо. Станем ли мы врагами в будущем? Если когда-нибудь от этой нежности останется лишь смутное воспоминание, то я буду дорожить этим моментом.
Я смеюсь и указываю на небо:
— Ты знаешь, где Серебряная река?
Хо Цюйбин усмехается:
— Я хоть и не люблю читать, но знаю легенду о Ткачихе и Волопасе.³ Вот эта звезда — Волопас. А ты сможешь найти Ткачиху?
Я внимательно выискиваю её на небе.
— Вот она?
Хо Цюйбин качает головой.
— Нет.
— Тогда эта?
Хо Цюйбин снова качает головой.
Я перевожу на него взгляд.
— Точна эта. Может, ты сам ошибаешься?
Хо Цюйбин отвешивает мне щелбан.
— Такая глупая, а ещё задаёшь мне вопросы? На войне нужно хорошо разбираться в карте звёздного неба, чтобы точно определить своё местонахождение. Я ещё не умел ходить, а уже сидел у дяди на коленях и учил названия звёзд.
Тру лоб и гневно переспрашиваю:
— Это я-то глупая? Ты сам не умён. Только лишь когда черепаха смотрит на фасоль, то глядит…⁴
Я осекаюсь и от досады прикрываю рот рукой. Я, словно откормленная хрюшка, сама побежала в лавку мясника. Сама же себе расставила ловушку.
Хо Цюйбин облокачивается о перила и смотрит на меня с полуулыбкой. Мне становится неловко от его взгляда, но я делаю вид, что я спокойна и поднимаю голову к звёздному небу:
— Может эта?
Он чуть смеётся:
— Ты вся раскраснелась.
— Сейчас лето, и мне жарко, понял?
Он молчит.
Чудное место и время, звёздами так приятно любоваться. Небо уносит наши голоса, а звёзды мерцают нам, словно в тайне посмеиваясь.


По берегу озера гуляют красавицы и любуются лотосами. Девушки сами так похожи на цветы, что от такой красоты кружится голоса.
— Видишь, сколько в гареме женщин? Каждая подобна цветку. Так много девушек старается обратить на себя внимание его величества. Тебе не кажется, что хоть это и большое счастье, но всё-таки утомляет? — безразлично замечает Ли Янь, держа в руках круглый веер.
— Пока ты прекраснее их всех, нам не о чем беспокоиться, — с улыбкой отвечаю я.
Ли Янь берёт меня под руку.
— Надеюсь, ты говоришь это от чистого сердца.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к Ли Янь.
— Когда-то я спасла Гуаньцзюнь-хоу, не зная, кем он является. А затем случайно столкнулась с ним в Чанъане. А затем мы неожиданно пересеклись вчера. Между нами нет никаких отношений.
Она слегка улыбается:
— Между вами ничего нет? Ты можешь так считать, но Гуаньцзюнь-хоу явно другого мнения на твой счёт. Ты же знаешь его характер? Он всегда со всеми задирает нос до небес. Но на тебя он смотрит как на равную.
— Я спасла ему жизнь, он просто пытается отплатить мне долг вежливости. Я ничего не могу с этим поделать.
Ли Янь пристально смотрит на меня.
— Я слышала, ты наняла учителя для брата Гуаньли и нашла для него другую компанию. А с Фан Жу ты хоть и не сохранила кабальной расписки, но она была так тронута твоим поступком, что теперь не покинет тебя, пока ты её не прогонишь. А если она не уйдёт, то подле тебя останется и мой старший брат. А ещё принцесса и Ли… — Ли Янь осекается и продолжает, тщательно взвешивая каждое слово: — Похоже, мы для тебя лишь шахматные фигуры. Цзинь Юй, чего именно ты хочешь?
Я задумываюсь над тем, чего именно я хочу. Моё желание проще простого, и по сравнению с грёзами остальных оно совсем обычное. Мне не нужна власть, богатство иль слава. Я просто хочу быть вместе с Цзю-е. Если Цзю-е захочет покинуть Чанъань, то я всё брошу и уеду с ним. Но он не хочет никуда уезжать, поэтому у меня нет иного выбора, как жить в столице и становиться большим деревом, которое убережёт его от дождя и ветра. Я не останусь цветком, который будет благоухать под его кроной и беспомощно смотреть, как он один борется со всеми невзгодами. Быть может, женщины, подобные цветам, очаровательны и чисты и сильнее волнуют сердца мужчин, но я предпочту стать крепким деревом, может быть, менее прелестным и благоухающим, но зато я смогу стать с ним плечом к плечу и разделить тяжёлую ношу.
Ли Янь изящно идёт по дорожке, обмахиваясь веером.
— Ты используешь свои танцевальные дома, чтобы непрерывно менять моду на причёски, платья и украшения, чтобы дамы из высшего света захотели тебе подражать. Говорят, вы с Хун-гу специально открыли дорогие салоны, чтобы принимать в них богатых дам. Посторонние решили, что ты просто управляешь танцевальными домами, но я тебя прекрасно знаю. Мелкая морось не порождает страха, но если дождь будет идти около года, он может породить ужасный потоп. Одно дело, если бы к тебе ходили только матери или жёны высокопоставленных чиновников, но когда к тебе ходят и те, и другие, это уже слишком. К тому же женщины безмерно болтливы и готовы посплетничать о чём угодно, но ты так можешь узнать обо всём, что происходит во дворце.
По-видимому, Ли Янь обрела уже достаточно мощи. В прошлую нашу встречу она знала о происходящем вне стен дворца только по слухам, теперь же владеет всей картиной в целом.
— Я думала, что вела себя достаточно осмотрительно. Я ведь специально не тронула «Тяньсян», чтобы они подражали мне. А иногда намеренно устраивала так, что это они вводят новую моду, а я копирую за ними. Но всё же правда выплыла наружу.
У Ли Янь блестят глаза.
— Ты ведь Цзинь Юй? С тобой всегда нужно быть осмотрительной. А ещё ты постепенно скупаешь бордели. А когда мужчина доволен в постели, он много чего готов рассказать. Боюсь, скоро ты будешь знать все секреты столицы. Цзинь Юй, чего ты на самом деле хочешь?
Я беру Ли Янь за руку.
— Обещаю, то, что я делаю, не приведёт к конфликту с тобой. Я не желаю с тобой воевать.
— Изначально я ни капли не сомневалась, что ты не будешь чинить мне препятствий, но после того как я увидела тебя с Хо Цюйбином, я больше в этом не уверена. Цзинь Юй, я только что говорила, что мы для тебя, похоже, лишь шахматные фигуры, так отчего же ты не замечаешь самую ценную из них? Ты давно вынашиваешь свои замыслы и укрепляешь позиции, так отчего же из твоих планов выпадет Хо Цюйбин? Объясни мне, почему ты о нём забыла.
— Я… я…
Я не могу объяснить. Сердце бьётся как сумасшедшее. Какую бы хитроумную ложь я бы ни выдумала, Ли Янь мне не поверит. Впервые я понимаю, что Хо Цюйбин совершенно не фигурирует во всех моих планах по закреплению позиций. Кто бы мог подумать, но я забыла о его высоком положении, ведь в моих глазах всегда был только он, но не его титул.
— У меня нет достойной причины, — горько смеюсь я. — Возможно, дело в том, что эта фигурка слишком ценна, чтобы вот так ей разбрасываться.
Ли Янь с довольным видом любуется цветами лотоса, с улыбкой бросая на меня косой взгляд.
Я задумываюсь и вскорости добавляю:
— Помнишь, перед тем как войти во дворец, я подходила к твоему старшему брату с одной просьбой? Тебе потом пришлось учить меня «Песне лодочницы из Юэ».
Ли Янь угукает и обращает на меня всё своё внимание.
— Ту песню я разучила ради хозяина «Шифан». Теперь ты веришь, что между мной и Хо Цюйбином ничего нет?
Ли Янь какое-то время смотрит на меня ничего не выражающим лицом, а затем медленно произносит:
— Цзинь Юй, ты можешь поклясться мне в одной вещи?
Я качаю головой:
— Я не могу поклясться, что никогда не стану тебе врагом. Я не стану тебе вредить, но вдруг ты решишь навредить мне первой?
Ли Янь очаровательно смеяться:
— Что ты, Цзинь Юй! Давай поговорим откровенно: я не хочу, чтобы ты клялась мне в этом, ведь правда нельзя принудить сделать человека то, чего он не желает. Мне нужно, чтобы ты поручилась, что никому не расскажешь о моём происхождении, иначе в дальнейшем меня смогут шантажировать моим прошлым.
С горящими глазами мы стоим друг напротив друга, и я произношу с улыбкой:
— А если не поклянусь, мне, значит, спокойной жизни не видать?
Ли Янь уклоняется от ответа и лишь смотрит на меня, чуть улыбаясь. Я задумываюсь и говорю:
— Клянусь своей жизнью, что никому не расскажу о твоём происхождении.
Ли Янь качает головой.
— Цзинь Юй, не ты ли говорила, что я знаю тебя лучше тебя самой? Собственная жизнь не настолько для тебя ценна, поклянись жизнью любимого человека.
Я прихожу в ярость и впиваюсь взглядом в Ли Янь, но она лишь продолжает очаровательно улыбаться.
Я смеюсь в ответ и киваю:
— Ли Янь, Ли-няньнянь, как же быстро дворец меняет человека. Я уже тебя совсем не узнаю. Хорошо! Раз ты так этого хочешь, я поклянусь жизнью Цзю-е, что никогда…
Ли Янь снова качает головой:
— Нет, поклянись именно жизнью любимого.
Я холодно усмехаюсь:
— А в чём различие? Клянусь жизнью любимого человека, что никогда и никому не расскажу о твоём происхождении.
Ли Янь указывает на небо:
— Боги тебе свидетели.
Я молча смотрю на лотосы, покачивающиеся на воде. С лица Ли Янь сходит улыбка.
— Цзинь Юй, не вини меня. Ты не знаешь, сколько горечи мне приносит каждый шаг во дворце. Императрица Вэй до сих пор контролирует гарем, а снаружи у неё есть главнокомандующий Вэй и генерал Гунсунь, а теперь ещё и Хо Цюйбин. Я хоть и фаворитка, но кто знает, как долго продлится милость государя? Во дворце все только и знают, что преклоняться перед теми, у кого есть власть, и хоть у императрицы Вэй ласковый и кроткий характер, вокруг неё полно людей, которые с радостью сделают за неё всю грязную работу.
Ли Янь смотрит на лотосы и тяжело вздыхает.
Каждая из нас пребывает в собственных мыслях, как из оцепенения нас выводит мужской окрик:
— Тысячи лет жизни няньнянь!
Мы с Ли Янь оборачиваемся на приветствие и видим Ли Ганя. Острый на меч и на язык Ли Гань пусть и не так приковывает взор, как подобный солнцу Хо Цюйбин, но всё равно является в грёзах всех девушек Чанъаня. Хо Цюйбин же слишком яркий, люди боятся к нему приблизиться, не понимают, что он за человек и куда направлен его взор. Ли Гань же как гора, дарит женщине чувство защищённости.
Ли Гань узнает меня и приветливо мне кланяется. Я кланяюсь ему в ответ
— Вы ещё помните, как мы познакомились в прошлый Новый год? Надеюсь, сегодня вы в добром здравии. — Интересуется у меня Ли Гань.
— Всё помню. В прошлой раз простую девушку привёл Гуаньцзюнь-хоу, а сегодня пригласила няньнянь.
Ли Гань бросает взгляд на Ли Янь, не зная, как продолжить разговор, но та сама говорит первой:
— Вы обратились к ней не по имени и, вероятно, её не знаете. Тогда позвольте её представить. Это Цзинь Юй, владельца дома «Ло Юй». Боюсь, в Чанъане осталось мало людей, кто её не знает.
На этих словах Ли Гань резко меняется в лице. Взгляд становится тёмным и холодным, подобным острому клинку, готовым пронзить меня насквозь.
Я отвожу глаза и смотрю на Ли Янь. Она веселится от души. Уголки её губ чуть вздрагивают, и хотя я не слышу слов, догадываюсь, что она хочет сказать: «не всегда мне дёргать за верёвочки, пришло время узнать вкус собственного лекарства».
Я пристально смотрю на неё, но решаю сделать вид, что ничего не понимаю. Ли Гань же прожигает меня взглядом. И тут я замечаю такое, отчего испуганно подпрыгиваю. Я бросаю красноречивый взгляд Ли Янь, давая ей знак внимательно взглянуть на Ли Ганя.
На лице Ли Янь улыбка, но стоит ей увидеть крошечный иероглиф «Ли», вышитый на рукаве Ли Гань, как её улыбка леденеет. Она бросает на меня умоляющий взгляд, а я же смотрю на неё с самодовольной улыбкой. Ну вот, уже снова меня о чём-то просит. Как можно в этом мире быть такой изворотливой?
И вот Ли Гань пронзает меня злобным взглядом, подобным кинжалу, Ли Янь бросает на меня взгляд, полный мольбы, а я стою с приклеенной счастливой улыбкой.
Внезапно раздаётся ледяной голос Хо Цюйбина:
— Брат Ли, на что ты смотришь?
Со своей позиции Хо Цюйбин лишь видит, что Ли Гань неотрывно смотрит на меня, не замечая, что его взгляд полон злобы. А я же счастливо улыбаюсь ему в ответ, так что Хо Цюйбин даже не догадывается о разворачивающейся внутренней борьбе с Ли Янь.
Ли Гань хочет объясниться, но что тут сказать? Что он ненавидит меня из-за Ли Янь?
Ли Гань смотрит на Хо Цюйбина, но не находится со словами. Хо Цюйбин же становится всё мрачнее и мрачнее. Чем мы тут занимались, что Ли Гань не может этого объяснить? Какие-то домыслы лезут в голову.
Ситуация настолько нелепа, что остаётся лишь смеяться. Ли Янь поворачивается к нам с блестящими глазами. С её губ срывается смешок, а затем она начинает смеяться во весь голос, сотрясаясь всем телом. Я терплю какое-то время, но не выдерживаю и сама хохочу. Ли Гань какое-то время молчит, а потом вздыхает и тоже начинает трястись от смеха. Хо Цюйбину остаётся лишь смотреть, как мы все покатываемся со смеху.
На наш смех приходит император и принцесса Пинъянь и интересуются:
— Что вас так позабавило? Мы давно не слышали, чтобы фужэнь так беззаботно смеялась.
Мы спешно приветствуем императора и принцессу.
— Что тебе так рассмешило? – обращается принцесса к Ли Янь. — Мне тоже любопытно узнать.
Ли Янь бросает на меня хитрый взгляд и спокойно отвечает:
— Цзинь Юй только что рассказала мне смешную историю.
Император и принцесса обращают взор на меня. Я открываю рот, но в голову ничего не приходит. Вторая попытка тоже оказывается безуспешной.
Ли Янь злорадно смотрит на меня с тенью улыбки. Я же сама складываю губы в улыбку и придумываю самый простой ответ:
— Эту историю я узнала от Ли Ганя. Пусть он её поведает императору и принцессе.
Император и принцесса теперь переводят взгляд на Ли Ганя, но Хо Цюйбин продолжает смотреть на меня ледяным взглядом. Я хмурю лоб. Какая же я идиотка! Как бы мне довелось услышать шутку от Ли Ганя, если мы едва с ним знакомы?
Ли Гань ошарашен, но затем с лёгкой улыбкой обращается к императору и принцессе и кланяется им:
— Позвольте вашему вассалу представить на ваш суд скромный плод усилий. У соседа одного книголюба загорелся дом, и соседка слёзно упросила его сбегать за её мужем, который ушёл к другу сыграть в шахматы. Книголюб нашёл соседа и встал тихонько смотреть в сторонке за ходом партии. Так прошла половина дня, и лишь когда партия была сыграна, сосед обратил внимание на учёного и поспешил спросить: «Что случилось?» «Ах! Я должен сообщить вам нечто важное. Ваш дом в огне». Сосед был потрясён этим известием и пришёл в ярость: «Почему ты мне сразу не сказал?». Книголюб поклонился и медленно произнёс: «Умерьте гнев, уважаемый. Разве вы не знаете древней пословицы: «настоящий муж никогда не прервёт игры в шахматы своим комментарием».
Принцесса интересуется сквозь смех:
— Неужели и вправду есть такие люди?
— В этом мире найдётся немало людей, что ради своих эгоистичных целей и смертью других не поскупятся, — отвечает на это Ли Гань. – Ваш подданный плохо рассказывает анекдоты. Вот госпожа Цзинь Юй и умна и на язык остра. Так историю расскажет, что никто от смеха не устоит.
Меня злит, что Ли Гань бросает такие намёки.
Пока он говорит, Ли Янь то и дело косится на его рукава и с некоторым смущением бросает на меня жалобные взгляды. Я слегка киваю, и она чуть расслабляется.
— Тебе нездоровится? — с беспокойством интересуется император у Ли Янь.
— Должно быть, слишком долго пробыла на ногах, — отвечает Ли Янь.
— Тогда идём в ближайший павильон! — начинает хлопотать вокруг неё принцесса.
Ли Янь и император уходят вперёд, как принцесса неожиданно наклоняется ко мне и произносит шёпотом:
— Большое спасибо, сестра.
Император осторожно ведёт Ли Янь к павильону, а мы все следуем за ними. Принцесса с улыбкой о чём-то болтает с Хо Цюйбином, а Ли Гань, не осмелившись идти рядом с императорской особой, намеренно держится чуть позади. Я сама чуть отстаю и держусь подле Ли Ганя, но он идёт с ледяным видом, а Хо Цюйбин бросает на меня свирепые взгляды, что мне остаётся только нахмуриться и не обращать на него внимания.
На глаза уже попадается беседка, но мне так и не выпало удобного случая переговорить с Ли Ганем. Я собираю волю в кулак, подхожу к Ли Ганю и хватаю его за рукав. Он молниеносно реагирует на мои действия и тут же отскакивает от меня, не давая схватить, но я предвидела такое движение, поэтому двинулась в противоположенном направлении, и так как мы оба обучены боевым искусствам, то приложив немало силы, мне удаётся оторвать рукав Ли Ганя. Все оборачиваются на нас. Хо Цюйбин всем своим видом рвёт и мечет.
Ли Гань зол и тычет на меня пальцем, так что я тут же начинаю извиняться, разыгрывая перед ним полную растерянность. От «испуга» я бросаю рукав на землю и как бы случайно на него наступаю, чтобы никто больше не смог разглядеть вышитый иероглиф «Ли».
Хо Цюйбин неожиданно кричит на нас:
— Да что вы творите?! Дворец для вас — площадка для игр?
Только сейчас до Ли Ганя доходит, что я пыталась сделать, и он, бросив взгляд на Ли Янь, падает на колени перед императором:
— Ваш слуга виновен!
Я тоже спешу рухнуть на колени подле Ли Ганя.
Ли Янь тоже хочет броситься просить прощения за наше поведение, как Лю Чэ качает головой и прыскает со смеха:
— Сестрица ещё помнит, какие глупости мы устраивали по молодости? — обращается он к принцессе.
— Какие именно? Мы частенько проказничали. А помните, как мы ссорились? Я смотрю на них и вспоминаю те времена, когда ещё была незамужней дамой, — смеётся она.
Лю Чэ сам смеётся, смотрит на Хо Цюйбина и приказывает нам с Ли Ганем:
— Встаньте. Ли Гань, ступай и переоденься.
Ли Гань кланяется до земли и встаёт. Он подбирает оторванный рукав и спешно уходит.
Принцесса Пинъян смеётся и говорит Лю Чэ:
— Ваше величество уж слишком пристрастно к Цюйбину и так быстро прогнало Ли Ганя, а ведь он нас так посмешил.
ЛюЧэ обращается к равнодушному Хо Цюйбину:
— Если бы мы не отослали Ли Ганя, нам бы пришлось ожидать, что вы устроите драку? И раз мы не наказали их ранее, то как бы наказали тогда? Мы бы как император не смогли бы сохранить лица.
Принцесса с улыбой кивает головой:
— В конце концов, нам прекрасно известен нрав Цюйбина.
Опасность миновала, но я так устала, что хочу просить разрешения, но в голову не приходит ни одного удобного предлога, поэтому остаётся только сидеть с понурым видом. Ли Янь тоже не в настроении, и Лю Чэ это замечает. Он с искренним беспокойством спешно приказывает слугам привести придворного лекаря и лично уводит Ли Янь во дворец. Теперь мы вольны уйти.
Хо Цюйбин молча следует за мной. Я же думаю о разговоре с Ли Янь, и на сердце столько печали и беспокойства, что я сама иду с каменным видом.
Как только мы покидаем Шанлиньюань, я молча кланяюсь Хо Цюйбину на прощание, на что он сердито отвечает:
— Яотвезу тебя домой.
— В этом нет нужды. Сначала мне нужно заехать в другое место.
— Залезай в повозку! — Он запрыгивает в экипаж и смотрит на меня с видом, что возражения не принимаются.
Я смеюсь и прыгаю за ним, понимая, что у меня нет выбора.
— Не злись, но я собираюсь в поместье генерала Ли.
Он таращится на меня, но приказывает извозчику ехать в дом генерала Ли. Я смотрю на Хо Цюйбина и ставлю себя на его место. Стоит подумать о его чувствах, как щемит сердце, и я нежно поясняю:
— Мы с Ли Ганем чужие друг другу люди. Я познакомилась с ним в тот раз, когда ты приводил меня в казармы летящей конницы, а сейчас была наша вторая встреча.
Его лицо немного смягчается, но голос остаётся ледяным:
— Вторая встреча, и ты уже так себя ведёшь?
— На то была серьёзная причина. В моих глазах Ли Гань всё равно что маленькое тыквенное семечко. Стоит только взору устать, как его уже не различишь.
Губ Хо Цюйбина касается лёгкая усмешка:
— Ая?
Я задумываюсь над ответом и весело отшучиваюсь:
— Большая тыква. Доволен?
Он не улыбается и тут же спрашивает:
— А Мэн Цзю?
Моя улыбка застывает. Я отворачиваюсь и упорно делаю вид, что меня заинтересовал пейзаж за окном, стараясь не обращать внимания на прожигающий затылок взгляд Хо Цюйбина. 1. Наиболее интересным образцом императорских садов периода западной династии Хань считается парк Шанлиньюань, самый крупный садово-парковый комплекс, который когда-либо существовал в Китае.
Парк Шанлиньюань находится к югу от города Чанъань. На севере парк начинался от южного берега реки Вэй и тянулся до подножия горы Чжуннаньшань на юге. Парк включал в себя немалые по площади природные ландшафты. Это и северные склоны горы Чжуннаньшань и южные склоны горы Цзюцзюньшань, а также целых восемь рек.
На территории парка был прорыт искусственный водоем Куньмин, площадью 15 гектаров. На этом так сказать «садово-парковом пруду» можно было при желании проводить настоящие военно-морские учения.
На территории парка были построены целых 12 дворцовых комплексов. Все пространство между зданиями и павильонами было засажено фруктовыми деревьями и декоративными кустарниками. Вьющиеся лианы образовывали тенистые аллеи, прогуливаясь по которым можно было укрыться от полуденного солнца. Через ручьи были перекинуты изящные мостики, а в рощах и перелесках водилось множество редких видов птиц и диковинных животных.
В многочисленных павильонах парка устраивались музыкальные вечера, на полянах проводились собачьи бега, а в рощах часто раздавались звуки охотничьих горнов. В непосредственной близости от главного дворца было разбито 36 самостоятельных парков более скромного размера. Это были так называемые «парки в парках».
В пруду Тайе были намыты три острова, которые символизировали три священные горы, упоминание о которых имеется в мифологии Китая. В дальнейшем такая практика создания «трех островов в замкнутом водном пространстве» стала одним из обязательных принципов организации пространства традиционного китайского парка.
Интересное описание парка Шанлиньюань оставил нам историк западной династии Хань СымаСянжу. Он так пишет о невероятных размерах этого парка: «в самой южной части парка всё цветет и плодоносит даже зимой, а в самой северной части парка и летом студеный воздух и промерзлая земля».

2. Дворец Вэйянгун, центр политической жизни западной династии Хань, по своим размерам, богатству архитектурных приемов и пышности декора превосходил все прежние дворцовые ансамбли. Как рассказывает СымаЦянь, дворец начали сооружать в 200 г. до н. э. в юго-западной части города, где были выстроены торжественный огромный «Зал государства», арсенал и многочисленные жилые здания, а также хозяйственные сооружения.
ворец состоял из 43 павильонов. Главный павильон «Зал государства», предназначавшийся для торжественных церемоний, возвышался на земляном стилобате, длина здания достигала 160 м при ширине 48 м. Высокие стены окружали дворцовые здания и парк с искусственными холмами и 13 прудами-купальнями. На северной и восточной стороне ансамбля имелись монументальные ворота, фланкированные высокими башнями.

3. Это звёзды, находящиеся к западу и востоку от Небесной или Серебряной реки - Млечного Пути. По легенде, Небесный владыка за усердие разрешил Ткачихе (звезда Вега из созвездия Лиры) выйти замуж за Волопаса (Альтаир из созвездия Орла), жившего на западном берегу реки. Выйдя замуж, та перестала ткать, и в наказание Владыка возвратил её на восточный берег, разрешив встречаться с мужем лишь раз в год ― 7-го числа 7-го месяца.

4. Выражение «черепаха смотрит на маш» (фасоль) – глядит в такие же глаза (фасолины маленькие и круглые, как глаза черепахи) образно означает, что двое нравятся друг друга. Вот и ЦзиньЮй сболтнула, что раз они с Хо Цюйбинем оба дураки, то значит, из них выйдет хорошая пара

Мы подъезжаем к поместью, но я так и не придумала удобного предлога для встречи, однако Хо Цюйбин просто выходит из экипажа и с важным видом заходит в дом. Судя по тому, что привратник ему вежливо кланяется, не мешая пройти, он тут частый гость.
Я догоняю Хо Цюйбина и спрашиваю:
— Это я хотела встретиться с Ли Ганем, ты зачем меня преследуешь?
— Похоже, это ты преследуешь меня, а не я. Если хочешь, возвращайся к воротам и попроси привратника должным образом тебя представить.
Я прожигаю Хо Цюйбина взглядом, но больше не поднимаю этой темы и молча следую за ним. Он узнает у слуги, что Ли Гань сейчас практикуется в стрельбе на поле для тренировок. Хо Цюйбин прекрасно знаком с планировкой поместья, поэтому не нуждается в проводнике. После семи поворотов и восьми оборотов мы вскоре выходим на поле для тренировок.
Ли Гань в плотно облегающем коротком платье выпускает стрелу за стрелой в цель. Все его выстрелы полны силы и красоты, а стрелы попадают точно в яблочко.
— Отменное мастерство, — шепчу я. – Ни разу не промазал. Достойный сын своей семьи.
Ли Гань замечает меня и сощуривает глаза. Он берёт очередную стрелу и внезапно поворачивается ко мне.
Я мгновенно понимаю, что это не просто акция устрашения. Лицо Ли Ганя мрачно и холодно, а глаза полны ни с чем ни сравнимой ненавистью. Он и вправду хочет пронзить моё сердце. Я замираю, не осмеливаясь ни двинуться, ни заговорить. Боюсь, что любая неосторожность рассердит его, и стрела полетит прямо в меня, а семья Ли славится своим мастерством в стрельбе из лука, так что у меня едва ли есть шанс увернуться.
Одним огромным прыжком Хо Цюйбин заслоняет меня своим телом, излучая всем своим видом холодную решимость. Они с Ли Ганем стоят друг напротив друга в полной тишине.
У Ли Ганя начинают дрожать руки. Он резко поворачивается к мишени, и раздаётся свист тетивы. Выстрел оказывается настолько сильным, что стрела полностью проходит через мишень, оставляя лишь несколько белых перьев.
Сдавленное в груди дыхание вырывается на волю, а тело мякнет. Я низкого происхождения, а они — дети высокопоставленных чиновников. В их глазах я всё равно, что муравей. С лёгкостью раздавят не задумываясь. Моё оружие — ум, но я забыла, что одна стрела может с лёгкостью оборвать мою жизнь. Чего стоит мой ум против власти и силы?
Слава Небесам, со мной сегодня был Хо Цюйбин, иначе…В один миг я оказалась на грани жизни и смерти, но страх пришёл ко мне только сейчас. Она ожидала, что Ли Гань так отреагирует? Или нет? Или это её предупреждение? Быть может, она желает мне смерти? Ведь покойник не выдаст ничьих секретов.
Чем больше я об этом думаю, тем сильнее пугаюсь. Хо Цюйбин поворачивается поддержать меня, и я впервые тянусь за его поддержкой. Мои руки по-прежнему дрожат, но он нежно хватает их и крепко держит. Его ладони все в мозолях из-за постоянной верховой езды и тренировок с оружием. Эти грубые руки дарят мне ощущение спокойствия и силы. Сердце постепенно успокаивается, и я перестаю дрожать.
Он видит, что я прихожу в себя, и трясёт головой с улыбкой.
— Теперь посмотрим, осмелишься ли ты в следующий раз искать встречи с Ли Ганем.
Хочу рассмеяться, но из горла вырывается один только свист:
— Отчего же? Просто в следующей раз… я снова прихвачу тебя с собой.
Ли Гань подходит к нам, словно ничего не произошло, и кланяется поприветствовать Хо Цюйбина:
— Я не хотел никого обидеть. Вы просто встали на линию выстрела. Я был ошеломлён вашим внезапным появлением, что чуть не покрылся ледяным потом.
На что Хо Цюйбин лишь холодно отвечает:
— Брат, мы выросли с тобой вместе в одном лагере. Когда я ещё был крохой, твой старший брат первым вложил в мои руки лук. Мы с тобой близкие друзья, и я не хочу, чтобы это недоразумение превратило нас во врагов. Но скажу прямо. Если ты ещё раз повторишь с ней то, что сделал сегодня, то знай, я стреляю не хуже тебя.
Я в полном изумлении смотрю на Хо Цюйбина, не понимая, что в это мгновение творится у меня в сердце, но теперь я знаю, что он готов защищать меня любой ценой. Ли Гань пугается такого ответа, но когда до него доходит часть сказанного, он в страхе смотрит на меня и качает головой с горькой улыбкой:
— Сегодня я потерял самообладание, такого больше не повторится. Я надеюсь, что госпожа Цзинь сможет войти в моё положение.
Я чуть ли не усмехаюсь. Смогу ли я войти в твоё положение? Дай мне приставить нож к твоей шее, а затем уж смей надеяться.
— Я пришла сказать вам пару слов наедине, — лишь бормочу я.
Хо Цюйбин тактично отходит в сторону.
Я поднимаю взгляд на Ли Ганя и говорю:
— Фужэнь Ли из моего танцевального дома, и я делаю всё, чтобы защитить её. Вы должны мне поверить после всего, что сегодня произошло. Я знаю, что она вам нравится, но догадывается ли она о ваших чувствах?
Ли Гань долго молчит, а затем качает головой.
— Она ничего не знает. Она уже фужэнь. В её глазах я обычный чиновник, и я не хочу, чтобы она о чём-то прознала. Мои чувства к ней — моё личное дело. Надеюсь, вы сохраните мою тайну.
Как я и подозревала, Ли Янь притворилась, что ничего не знает и свалила всю вину на меня.
— Уверяю вас, я ничего не расскажу фужэнь Ли, — отвечаю я, думая о том, что только узнала.
Ли Гань холодно фырчит:
— Вы не рассказали ей тогда, так что я ни каплю не сомневаюсь в том, что промолчите и сейчас. Я встретил её раньше императора, но опоздал из-за вас. Бывают мимолётные ошибки, которые не исправить и за целую жизнь, вы это понимаете?
Его горе перемешано с яростью.
Я спрашиваю, боясь услышать его ответа:
— Но раз я ничего не рассказала, откуда вы знаете, что фужэнь Ли именно та девушка, которую вы ищете?
Его взгляд полон боли и радости.
— Как-то во дворце я случайно увидел её с таким же платком. Цвет был другой, но вышивка та же. Я застыл как громом поражённый и продолжил пялиться на неё, понимая, что выгляжу как полный идиот. Кроме неё, откуда бы в этом мире сыскалась бы вторая Ли с таким же платком? Она очаровала меня ещё своим танцем на озере и покорила своей находчивостью. Я был покорён, но отказывался признавать свои чувства. Однако лишь увидев тот платок, я понял, что упустил свой шанс. И виной этому вы одна. Госпожа Цзинь Юй, зачем вы намеренно солгали мне? Если Небеса захотели, чтобы я снова увидел тот платок, то почему свели нас так поздно? Скажите, как я могу не ненавидеть вас?
Тело леденеет. Я не скажу ему правду, потому что сегодня он слишком удручён. Любая красавица заслуживает шанса с таким мужчиной как Ли Гань. Талантливым и красивым мужчиной, который будет любить её всем сердцем и поставит выше всего императорского гарема с тысячью женщин. Но Ли Янь не обычная женщина, она никогда не выберет Ли Ганя. Но всё возвращается на круги своя, и судьба снова распорядилась по-своему.
Я боюсь взглянуть ему в глаза и бормочу:
— Жребий брошен, и уже ничего невозможно изменить. Умоляю, пожалуйста, не навредите фужэнь Ли. Вы хоть понимаете, что одним свои иероглифом «Ли» на рукаве, могли накликать большую беду? Этот иероглиф слишком оригинален, чтобы его забыть. Я не знаю, видел ли его император. Вы не можете подвергать фужэнь Ли такой опасности.
Ли Гань едва отвечает:
— Я не наврежу ей. Сегодня я проявил беспечность и надел не тот наряд. Я сжёг все свои халаты с иероглифом Ли. С этого дня этот иероглиф будет вышит только на моём сердце.
Я спешно откланиваюсь и бегу к Хо Цюйбину.
— У вас обоих был такой болезненный вид. Чем ты так его рассердила?
Я выдавливаю из себя улыбку:
— Между нами произошло недопонимание, теперь всё разрешилось.
Хо Цюйбин смотрит на меня и ничего не говорит. Его тёмные глаза глубоко задумчивы.

Спасибо большое за перевод!

Спасибо за перевод.

Ли Янь благополучно разрешается от бремени, подарив императору сына, которого Лю Чэ нарекает именем Бо. Государь щедро награждает принцессу Пинъянь, Ли Яньняня и Ли Гуаньли.
И раз кронпринц до сих пор не объявлен, все целеустремленные люди при дворе начинают строить догадки: поселится в восточном дворце¹ старший сын императрицы Вэй Лю Чжи или же удача улыбнётся любимцу Лю Бо.
Некоторые считают, что семья Вэй слишком сильна и могущества, так что у неё преимущество, но может это не стоит воспринимать всерьёз. Ведь коли род Вэй постепенно обрёл свою власть благодаря любви император к Вэй Цзыфу, то отчего же не может возвыситься семейство Ли? К тому же старший сын пошёл характером совсем не в отца, и хоть Лю Чэ сейчас любит своё дитя, вскорости это может перемениться.
И пока двор гудел точно улей, семейство Вэй хранило молчание. По обычаю, главнокомандующий Вэй Цинь явился во дворец, чтобы поздравить Ли Янь с рождением сына и поднести подарки. Ли Цай и Ли Гань тоже хранили молчание, ограничившись лишь письменными поздравлениями.
И вот пока царила смута, а Лю Бо ещё не исполнилось и полного месяца, Лю Чэ созвал наиболее влиятельных министров и объявил, что наследником престола станет его старший сын. Решение было разумно. В конце концов, в любой момент могла разразиться крупномасштабная война с сюнну, а император нуждался в поддержке главнокомандующего Вэй Цина, генерала Гунсунь Хэ и Хо Цюйбина. И если он не объявит наследником старшего сына, то как тогда можно быть уверенным, что эти люди будут служить ему верой и правдой?
Однако стоило ему объявить об этом решении, как поправляющаяся после родов Ли Янь внезапно пала жертвой тяжёлого недуга. Она провела в забытьи три дня и три ночи и была спасена лишь усилиями придворных лекарей.
Лю Чэ так волновался о жизни Ли Янь, что испробовал все методы и даже вызвал меня во дворец, чтобы я попыталась её разбудить.
Пока в комнате находился служитель, мне оставалось лишь тихонько звать «няньнянь», но стоило улучить момент, как я наклоняюсь к Ли Янь и шепчу ей на ухо:
— Ли Янь, как ты можешь оставить своего новорождённого сына? Ещё ничего не кончено, так почему ты сдаёшься?
Ли Янь чуть шевелится, и тревога на лице Лю Чэ сменяется искренним и безграничным счастьем. Этот мужчина, владеющий всей Поднебесной, по-настоящему любит Ли Янь и боится её потерять.
Ли Янь смотрит на Лю Чэ. В её глазах стоят слёзы, а на губах улыбка. Нисколько не смущаясь чужого присутствия, она целует его ладонь, прижимается к ней и бормочет:
— Я боялась, что никогда вас больше не увижу.
От этих слов Лю Чэ бьёт дрожь. Он не сводит с Ли Янь глаз. Его взгляд полон любви и нежности, но и стыда.
Я сама не свожу глаз с Ли Янь, и моё тело леденеет. Ты… действительно заболела? Или специально всё подстроила?
Возвращаюсь домой, мечтая лишь свалиться в кровать. К моей полной неожиданности, в комнате меня поджидает Ли Гань. Хун-гу остаётся лишь беспомощно сказать:
— Господин прождал тебя целые сутки.
Я киваю и бросаю ей взгляд уйти.
Ли Гань смотрит, как Хун-гу выходит во двор, и сразу спрашивает:
— Она очнулась? Как она? Она… — Голос подводит его, и он не договаривает до конца.
— Очнулась, не беспокойтесь, — спешу заверить я. — Лекари сказали, что ей нужно лишь немного покоя, и она полностью оправится через два месяца.
С его лица постепенно сходит волнение, но появляется печаль. Она умирала, а он мог лишь сидеть здесь и мучительно ждать вестей.
Солнце опускается за горизонт, и комната погружается во мрак. Ли Гань сидит и ничего не говорит, а я изо всех сил борюсь со сном. Спустя долгое время, в полной темноте, раздаются тихие, но уверенные слова:
— Если это её желание, то я сделаю всё, чтобы его исполнить. Лишь бы она больше не болела.
Ли Гань — единственный сын генерала Ли Гуана, чей род играет решающую роль при дворце. Его решение неизбежно повлияет на политику семьи.
Я падаю на спинку кресла и молчу. Ли Янь, если ты только не подстроила эту болезнь, то тогда ты любимица Небес. Из-за твоего недуга мужчина почти что с каменным сердцем стал мучиться угрызениями совести, а второй поклялся отдать все силы, чтобы возвести на престол твоего сына. Но если болезнь не совпадение, то твои методы меня пугают. Ты только стала матерью, а уже рискнула своей жизнью. Ты настолько безжалостна к самой себе? Мне становится всё тревожнее и тревожнее.
Мы с Ли Ганем сидим в глубокой задумчивости, как вдруг дверь неожиданно отворяется, и мы испуганно подскакиваем. На нас с каменным лицом смотрит Хо Цюйбин. Мужчина и женщина, одни в комнате, да не зажигая свечей, смотрят друг на друга в полной темноте. Такую странную ситуацию тяжело объяснить.
Ли Гань видит реакцию Хо Цюйбина, и бескрайне печальное лицо трогает тень улыбки. Он качает головой, складывает руки в приветственном жесте и, не говоря ни слова, оставляет нас с Хо Цюйбинем одних.
— Когда вы успели так сблизиться? — выцеживает Хо Цюйбинь, пытаясь держать эмоции в уезде. — Ты столько времени провела во дворце и даже не успела отдохнуть.
Я не смыкала глаз два дня и две ночи и совершенно осталась без сил. Я старалась не заснуть из-за Ли Ганя, но теперь мне всё равно. Падаю на кровать и укрываюсь одеялом.
— Я так устала. Дай мне сначала поспасть, а затем наказывай, если хочешь.
Хо Цюйбин цепенеет на мгновение, а затем его лицо расплывается в улыбке. Он подходит к кровати и садится рядом.
Сквозь сон я слышу, как он шепчет мне на ухо:
— Тебе спокойно рядом со мной? Но я сам себе не доверяю. Если не смогу взять себя в руки, то я… я… тебя…
Его дыхание опаляет мою кожу, и губы едва касаются щеки. Я же такая сонная, что проваливаюсь в царство грёз, не думая ни о чём.
Просыпаюсь уже после полудня и пока протираю глаза ото сна, сердце внезапно пронзает воспоминание о вчерашнем шёпоте. Я испуганно вскакиваю с кровати. Платье всё ещё на мне, только туфли сняты.
Я сижу в тишине, но рядом со мной никого нет.
А не приснилось ли всё мне?
Жимолость меня не подвела. Всю бамбуковую изгородь покрыл бесконечный узор золотисто-серебряных цветов, и садовнику осталось лишь диву даваться, как мне это удалось. А секрет прост: я говорила с ними каждый день, умоляя вырасти. Растения слышат человеческие чувства, и, поняв, как сильно я жду визита одного человека, исполнили мои чаяния.
Цзю-е толкает кресло, а я медленно иду рядом с ним. Несмотря на медленный темп, моё сердце готово выскочить из груди.
— Сестрица Юй! — раздаётся крик за спиной.
— Ась! — Я оборачиваюсь и вижу Сяо Фэна.— Ах ты негодный! Чего так орёшь?
— Цзю-е задал тебе вопрос, ты чего не отвечаешь? — не лезет за словом в карман Сяо Фэн.
На языке крутится множество нелестных слов, но я не решаю пререкаться с Сяо Фэнем, а вместо этого с извиняющимся видом смотрю на Цзю-е:
— Я не расслышала. Что вы спросили?
— Задумалась на ходу? — Цзю-е совершенно на меня не обижен. — Я просто хотел узнать, когда ты успела поладить с Тянь Чжао. Такое ощущение, что вы все просто спелись. Откажись я сегодня приехать и погулять с тобой, то вызвал бы всеобщее возмущение.
— Кто знает, зачем они решили мне помочь? Возможно, сегодня они снизошли до моих чувств, а в будущем начнут шантажировать, — отвечаю я, остановившись у входа в сад.
Я оборачиваюсь к Ши Фэну, а он в ответ корчит гримасу и говорит Цзю-е:
— Цзю-е, прежде мне не доводилось бывать у сестрицы Юй. Можно мне сегодня здесь погулять, ведь это лучший танцевальный дом столицы?
Цзю-е отвечает с улыбкой:
— Ступай!
Ши Фэн показывает, что я буду должна ему денег, и уходит.
Как только я открываю ворота в сад, нас обволакивает аромат цветов.
— Ты посадила жимолость? — интересуется у меня Цзю-е.
Я так напряжена, что могу лишь натянуто улыбаться.
Вся изгородь усыпана цветами. Под летним солнцем оно переливается золотом, серебром и зелёной яшмой. Листья мерцают в потоках света, оттеняя цветы, отчего от всего вида захватывает дух.
Цзю-е внимательно рассматривает цветы и замечает:
— Ты хорошо о них позаботилась. Они смогли вырасти только потому, что ты отдала им немало душевных сил.
Я неотрывно смотрю на цветы. Напряжение постепенно проходит, и я обретаю ясность мысли.
— Надо полагать, вам известно, что у жимолости есть другое название?
Цзю-е долго медлит с ответом:
— Поскольку это растение сохраняет зелень даже в холодное время года, её также прозвали «выдерживающая зиму».
Горько улыбнувшись, я хватаюсь за ручку его кресла и медленно опускаюсь на корточки, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Почему вы уклоняетесь от ответа? Почему избегаете другого его названия? Поскольку соцветие напоминало людям танец парыуток-мандаринок, они прозвали её лозой счастливых супругов.
— Я совершенно про это запамятовал. Сразу вспомнилось её медицинское название. Но ты пригласила меня в свой сад не просто, чтобы полюбоваться на цветы? Я помню, что рядом с прудом у вас росла хорошая ива. Давай прогуляемся до берега.
Я крепко хватаю ладонь, которая уж хочет развернуть колесо.
— Я правда пригласила вас полюбоваться на цветы. И мне всё равно, что вы обзовёте меня бесстыдницей. Сегодня я должна поведать вам о своей самой сокровенной мечте. Я посадила эту жимолость только ради вас прошлой осенью, почти два года назад. Цзю-е, я… люблю тебя. Я мечтаю выйти за тебя замуж. Хочу до скончания жизни вместе с тобой любоваться на эти цветы, а не смотреть в одиночестве на танцы мандаринок.
Его рука чуть дрожит, пальцы холодны как лёд, он смотрит мне прямо в глаза. В них боль, жалость и страх, и все эти чувства так перемешались, что мне их не понять. Моя ладонь начинает обращаться в лёд. Я безмолвно молю его: «Я отдала тебе своё сердце. Пожалуйста, не разбей его. Пожалуйста… не…разбей…»
Цзю-е внезапно вырывает ладонь и отводит взгляд. Смотря неотрывно на жимолость, он чётко и медленно произносит каждое слово, словно на это уходят все физические силы:
— Я не привык любоваться на цветы в компании. Уверен, ты найдёшь себе другого компаньона.
Моё сердце падает на землю и разбивается вдребезги. Рука упрямо вытянута в воздухе, словно желая схватить что-то, но в ней пусто. Нелепая поза.
Цзю-е толкает коляску, но, кажется, в его руках не осталось сил, и он не может уехать.
Я хватаю его за рукав.
— Почему? Разве я всё это время строила пустые иллюзии? Ты не испытываешь ко мне ни малейших чувств? Чего ты боишься? Ноги? Мне на это наплевать, Цзю-е. То, как далеко ты пройдёшь в этой жизни, зависит не от силы твоих ног, но от решимости сердца.
Он отворачивает от меня голову и отказывается взглянуть. Мало-помалу он вытаскивает рукав из моих пальцев, повторяя снова и снова:
— Юй-эр, ты такая замечательная. Ты, безусловно, найдёшь человека, который с радостью будет любоваться с тобой цветами.
Его рукав выползает из моей ладони, и я ничего не могу с этим поделать. В этом мире нашлась задача посложнее, чем схватить проплывающее облако.
За нашими спинами раздаётся ледяной голос:
— И такой человек действительно найдётся.
Я стою совершенно неподвижно и лишь смотрю на свою ладонь. Как он мог оказаться так жесток и оттолкнуть меня? Снова и снова. Самая большая печаль на свете — не сердечная болезнь, но бескрайняя отчаяние.
Хо Цюйбин подходит к Цзю-е.
— Мэн Цзю из «Шифан», если я не ошибаюсь? — Весь его вид горд и высокомерен, но лицо бело.
Цзю-е узнаёт его, и на его лице проносится сложная смесь эмоций, а затем он обращается ко мне с мертвенно-бледным лицом:
— Юй-эр, к тебе пришёл друг. Я откланиваюсь.
Цзю-е толкает коляску.
— Меня зовут Хо Цюйбин.
Цзю-е останавливается на мгновение, а затем продолжает путь.
— Много о вас наслышан. Сочту за честь сегодняшнюю встречу, — тихо произносит он не оборачиваясь.
— Он ушёл, — безразлично замечает Хо Цюйбин.
Я по-прежнему не шевелюсь, и он хватает меня за руку. Я вырываюсь и ору на него:
— Не смей вмешиваться. Кто разрешил тебя войти в мой дом? Вон!
Хо Цюйбин внезапно сжимает ладони в кулаки и хватается за изгородь.
— Ты забыла, что сама пригласила меня полюбоваться на цветы? Ты сказала, чтобы я пришёл и понял, почему их так называют.
Бамбуковая жердь разламывается, и прямо на моих глазах жимолость сотрясает дрожь, и она летит вниз. Раздаётся грохот, и вся изгородь лежит на земле в золотисто-серебряном хаосе.
Я трясу головой не в силах в это поверить. Как они могли упасть? Я же два года о них заботилась. Как они могли так легко упасть? Сон развеялся?
Я с глубокой ненавистью смотрю на Хо Цюйбина, который от страха поражённо смотрит на жимолость, чуть сбитый с толку:
— Юй-эр, взгляни, как переплелись эти вьюны. Тебе не кажется, что это есть сама жизнь?

И хотя я прошу садовника бросить все силы, чтобы спасти жимолость, основная лоза повреждена, так что цветы продолжают увядать, а листья желтеют.
Она медленно умирает день за днём, как и моё сердце.
Хун-гу видит, что всё моё внимание посвящено цветам, поэтому долго не решается меня отвлечь.
— Пусть уйдут, я не хочу принимать гостей, — безэмоционально отвечаю я.
Хун-гу в недоумении.
— Они приезжают уже в третий раз. С ними даже заболевший господин У. Юй-эр, ты действительно не хочешь с ними повидаться?
Я молча беру глиняный чан с водой и поливаю цветы. Простите, из-за людских раздоров страдаете вы, безвинные.
Хун-гу опускается на корточки подле меня.
— Я многим обязана господину У, ведь он мой прежний господин. Трое управляющих «Шифан» стоят за нашими дверями уже целый день, что для столицы не видано. Юй-эр, умоляю тебя, прими их.
По-видимому, Хун-гу будет умолять, пока я не дам согласие.
— Пусть войдут, — сдаюсь я, выливая последний половник.
Я кланяюсь Ши Цзиньяню, Ши Шэнсину и Тянь Чжао. Цзиньянь хочет что-то сказать, но Шэнсин останавливает его взглядом, и тот сразу же закрывает рот.
— Сяо Юй, ты решили провести черту между собой и «Шифан»? Больше не хочешь поддерживать с нами отношения? — спрашивает Тянь Чжао.
Я правда хочу рассмеяться, ответить, словно мне всё равно, но я себе не доверяю.
Делаю глубокий вдох и произношу пересохшим горлом:
— Цзю-е понесёт убытки, но настаивает выплатить долг прямо сейчас. Похоже, черту хочет провести «Шифан».
На это Тянь Чжао лишь беззвучно шевелит губами, но ничего не говорит.
— Сяо Юй, что произошло между тобой и Цзю-е?! — выкрикивает Цзиньянь. — Он приехал к тебе в таком хорошем расположении духа, но возвращался белее снега, казалось, вот-вот сляжет от тяжёлого недуга. Он уже несколько дней, как не выходит из своего кабинета, и лишь распорядился выплатить тебе долг.
Я так крепко сжимаю кулак, что ногти впиваются в ладонь.
Тянь Чжао долго смотрит на меня, а затем обменивается выразительным взглядом с Шэнсином.
— Сяо Юй, мы многим обязаны тебе.
Обычно молчаливый Шэнсин неожиданно произносит:
— Сяо Юй, дай Цзю-е ещё немного времени. Он сплёл свои чувства в сложный узел и не может распутать его за один день.
Качаю головой и горько улыбаюсь:
— Я пыталась намекнуть ему, но он уходил от ответа. Пыталась сблизиться, и он позволял к себе подойти, а затем внезапно отталкивал. Пыталась понять причину, но не смогла прочесть его чувств. Всё не так просто, как вы думаете. Если бы всё дело было в его ногах, то я бы уже давно поняла его мысли, но он продолжает меня отталкивать. Я просто девушка и сегодня рассказала вам всё без утайки. Хотелось бы спросить, вы выросли с ним с детства, знаете ли вы причину?
Они молча смотрят на меня, и в конце концов Цзиньянь говорит:
— Мы не можем назвать тебе причину… возможно... — Он делает паузу, а затем продолжает: — Но мы знаем, что Цзю-е относится к тебе по-другому. Мы росли с ним вместе, и мы можем смело тебе это заявить. Он относится к тебе как к особенному человеку. Пожалуйста, дай ему ещё немного времени, дай ему ещё один шанс.
Я смеюсь и смеюсь. Когда человек не может расплакаться в голос, ему остаётся только смеяться. Но этот смех звучит хуже, чем слёзы.
— Пожалуйста, уйдите! Я устала и хочу отдохнуть.
Отворачиваюсь и ухожу в дом.
Прошлой осенью я собрала множество семян жимолости, а в эту у меня осталась лишь засохшая лоза. Хо Цюйбин смотрит, как я аккуратно срубаю омертвевшие части.
— Она уже вся завяла, зачем ты это делаешь?
— Садовник сказал, что если защитить корни, то она может дать рост следующей весной.
— Я не должен был выходить из себя в тот день.
Я поднимаю на него удивлённые глаза и говорю с горьким сарказмом:
— И теперь ты приносишь извинения? Господин Хо, оказывается, тоже совершает ошибки? Если об этом прознают, вся столица умрет от потрясения.
Хо Цюйбин сердится:
— Ты весь день проходила с разъярённым лицом, давая понять, что я совершил большую ошибку.
Я наклоняю голову и продолжаю рубить засохшие лианы.
— Считай, солнце встало на западе. Я просто не знаю, как на это реагировать.
— Юй-эр! — неожиданно восклицает Хо Цюйбин и сразу замолкает. Я отвлекаюсь от своего занятия и смотрю на него. — В следующем году я поеду в степи. Если ты несчастна здесь, то давай со мной.
Его глаза черны, подобно ночи, что мне в них не проникнуть. Они берут в плен моё сердце, и оно начинает слегка болеть. Не знаю, за него или за меня. Уже почти три года, как я не видела Братца-волка. Как он там поживает? Надо бы с ним повидаться. Успокоиться и подумать, по какому пути мне идти. Печаль моя может быть безгранична, но жизнь на этом не заканчивается.
— Я не могу сейчас пообещать, мне нужно кое-что уладить. Если со всем разберусь, то быть может смогу покинуть Чанъань.
Он улыбается и кивает:
— По крайней мере частичная надежда лучше категорического отказа в прошлом году.
Учитель очень хорошо ведёт урок, совершенно в новой манере. Он подробно описывает военную ситуацию и даёт каждому ученику задуматься над решением. Поощряет изложить свою точку зрения и не стремится к тому, чтобы мнение ученика совпадало с его собственным.
— Стоило ли Бай Ци хоронить заживо сорок тысяч солдат княжества Чжао? — спрашивает учитель, оглядывая класс. — Бай Ци был главнокомандующим царства Цинь, но не сдержал своего слова, когда пообещал сохранить жизнь побеждённым солдатам царства Чжао. Стоило воинам Чжао сложить оружие, как он с презрительной усмешкой приказал закопать живьём сорок тысяч побеждённых солдат. Как говорится, военные приказы непоколебимы как горы. Однако нарушив данное слово перед лицом многочисленного войска, как Бай Ци надеялся в будущем поддерживать свой авторитет? Это первое. Во-вторых, после поступка Бай Ци войны царства Цинь становились всё более ожесточёнными, поскольку никто больше не решался сдаваться, боясь разделить ту же участь, что и воины царства Чжао, поэтому все бились до последнего.
— Но так как Бай Ци уничтожил взрослое мужское население Чжао, то в царстве резко уменьшилось количество людей, некому стало возделывать пахотную землю, и Чжао выпало из борьбы за господство над Поднебесной. Неизвестно, смогла бы тогда Цинь объединить страну. И если бы продолжилась великая война за господство, погибло бы ещё больше людей, а простой народ ещё бы сильнее страдал. В долгосрочной перспективе, пусть Бай Ци и умертвил сорок тысяч человек, он предотвратил будущие убийства и тем самым сохранил ещё больше жизней. Если бы Бай Ци пощадил солдат Чжао, то в будущем погибли бы люди Цинь, а его долг как генерала — защищать народ своей страны.
— Какой вздор! Поддерживать столь жестокий поступок…
Ли Гуаньли дремлет в сторонке. Учитель, похоже, давным-давно сдался насчёт него, но остальные, отобранные мною ему в компанию, не разочаровали. После удивительной истории главнокомандующего Вэй эти бедные юноши мечтают всего добиться в жизни благодаря своим знаниям и талантам, а я лишь предоставила им благоприятную возможность добиться своей цели.
Слышны чьи-то торопливые шаги. Оборачиваюсь и вижу, как двор пересекает Фан Жу, неся поднос еды. Заметив меня, она стесняется, но подходит поклониться.
— Ты ведёшь себя как настоящая невестка, — улыбаюсь ей.
От этих слов она краснеет как маков цвет.
Занятия подходят к концу, и комната погружается в шум и гам. Все яростно спорят о Бай Ци.
— Заходи, а то еда остынет.
Фан Жу опускает голову и поспешно проходит мимо меня.
Ребята замечают меня и, толкаясь, высыпают на улицу.
— Сестрица Юй.
— Сестрица Юй, давно не виделись.
— Сестрица Юй, матушка просила поинтересоваться, подошли ли вам подаренные туфли? Она сказала, что пока нет работы в полях, и может пошить вам ещё пару.
Все так галдят, что у меня начинает раскалываться голова.
— Увидев, как вы трудитесь в поте лица, я специально распорядилась на кухне отварить вам курятины. Ешьте досыта. Сяо У, я распорядилась приготовить угощение и для твоей матушки. Не забудь забрать. Чанцин, твоя невестка ещё не до конца оправилась после родов, я приказала приготовить мяса и для неё.
Только они спорили о Бай Ци как взрослые, но стоило им услышать про еду, как они стали прыгать от радости точно дети.
Ли Гуанли просыпается, потягивается и кричит остальным:
— Завтра я угощу вас курятиной из «Ипинь Цзюй». Вы языки проглотите, насколько она вкусная.
Ребята хлопают в ладоши:
— Спасибо, брат Ли.
Ли Гуанли смотрит на меня с самодовольным видом, но я лишь улыбаюсь в ответ. Хоть он думает о еде и нарядах, характером он щедрый и открытый человек. Он любит посмеяться, пошуметь, завидует богачам, но и не презирает бедных, что редкость. Не будь Ли Янь его сестрой, его, возможно, ждала бы беззаботная жизнь.
Фан Жу тем временем тихо уходит. Я кричу ребятам обедать, пока не остыло, а сама догоняю Фан Жу.
Мы молча идём рядом.
— Как быстро пролетело три года, — вздыхаю я.
Фан Жу мягко улыбается:
— Я не особо умная и целеустремлённая, и могу лишь коротать свой недолгий век. Но Сяо Юй за три года полностью изменила своё положение. Из одинокой слабой девушки превратилась в госпожу столицы, но при этом твоё сердце не озлобилось, и ты не разучилась сострадать людям.
Я смеюсь и качаю головой:
— Ты слишком хорошего обо мне мнения. Я просто слишком ленива, чтобы заниматься делами, которые не приносят прибыли. Ты стала моим первым другом в Чаньъане, поэтому сегодня я хочу поговорить с тобой об одном деле, хотя, возможно, некоторые мои слова тебе не понравятся.
Фан Жу смотрит на меня:
— Говори.
Я немного молчу.
— Ты не думала выйти замуж за Ли Яньняня?
Фан Жу со смущённом видом тупит взгляд и ничего не говорит, но её ответ понятен по одному только виду.
Я тяжело вздыхаю:
— Ли Яньнянь — хороший человек. Хорошо, если вы поженитесь. Жаль только, что теперь у его сестры слишком высокое положение.
— Ли не такой, он не станет меня презирать, — бросается защитить его Фан Жу.
Я спокойно объясняю:
— Я знаю, что он не станет тебя презирать, просто… просто… у фужэнь Ли уже есть принц. Во время правления первого императора род Люй обладал неограниченной властью, затем процветал род Доу, затем почести достались роду Ван. Но какая их всех ждала судьба? Я не хочу, чтобы ты попала в мир, где человека можно погубить безо всякого кинжала. Я не буду ничего добавлять, но ты поняла меня?
Фан Жу качает головой:
— Сяо Юй, ты слишком сильно переживаешь. У Ли Яньняня нет таких помыслов на сердце, он не стремится к власти.
— Фан Жу, разве ты не хлебнула в жизни горя, что говоришь так несерьёзно? То, что Ли Яньнянь не хочет, не означает, что этого не хотят другие. Они брат и сестра, когда хорошо одному, хорошо и всем, когда страдает один, страдают все. Если что-то произойдёт, сможет ли ЛиЯньнянь остаться невредимым?
Фан Жу останавливается и задумывается над моими словами. Она крепко хватает меня за руки и, смотря мне в глаза, произносит с самым серьёзным видом:
— Большое тебе спасибо. Я была слишком наивна. Отчасти я поняла, что ты пытаешься мне сказать. Но, Юй-эр, я не буду думать, что меня может ждать впереди. Знаю только, что всем сердцем желаю быть с ним вместе до конца своих дней.
— Я знала, что таким и будет твой ответ. Ведь ты не повернёшь головы, не натолкнувшись на южную стену. Раз чего пожелала, то во что бы то ни стало этого добьёшься. Я сказала, что хотела. Надеюсь, мы останемся подругами.
— Я очень тронута твоей заботой и благодарна, что тогда встретила тебя, и ты отрезвила меня той руганью. Спасибо, что пригласила Ли Яньняня в этот дом. И за сегодняшние слова тоже большое спасибо. Благодаря твоим сегодняшним словам, я буду дорожить всем временем, что нам будет отведено с Ли Яньнянем. Неважно, что нас ждёт впереди, я не стану ни о чём жалеть.
Я радостно киваю:
— Значит, пришла пора намекнуть Ли Яньняню посватать невесту. И пусть не скупится на отступные.
Фан Жу рада, но смущена:
— Вечно ты начинаешь дразниться.

1. По традиции в восточном дворце жил наследный принц, поэтому фраза «поселиться в восточном дворце» синонимична «стать наследным принцем».

— Что ты сказал? — Сердце сжимает от нестерпимой боли, из головы вылетают все мысли, поэтому могу лишь тупо задать вопрос.
— Говорю тебе, Цзю-е заболел. Цзю-е заболел. Сколько раз мне ещё повторять? — орёт от ярости Сяо Фэн.
— Ой! Цзю-е заболел. Нужно позвать лекаря. Ты ведь позвал? Зачем ты мне это говоришь?
Сяо Фэн закатывает глаза и кричит:
— Сестрица Юй, ты специально строишь из себя дурочку? В любом случае меня просили передать сообщение — я передал.
Он убегает.
«Как быть?» — спрашиваю я себя. Я задаю себе этот вопрос с того дня, как рухнула бамбуковая изгородь и до сего момента.
Бью по воротам металлическим кольцом, но дверь мне отворяет не Ши-бо, а Тянь Чжао.
Я спрашиваю со спокойным видом:
— Я слышала, что Цзю-е болен. Могу я его повидать?
Тянь Чжао произносит с заискивающей улыбкой:
— Естественно. Вы уже несколько месяцев нас не навещали. В Бамбуковом павильоне теперь стало так тихо.
— Чем он болен?
— Говорит, простудился, но Цзю-е сам себе выписал рецепт. Мы пока покупали лекарство в аптеке, поинтересовались у лекаря, и он ответил, что это лекарство не от простуды. Оно используется для нормализации движения «ци», так что болезнь должно быть от сердечной хандры. Пробормотал, что затронуто не только сердце, но и сосуды. Они не дают крови течь, а значит, кровь не циркулирует. Мы мало что поняли из слов лекаря, по общему смыслу выходит, что у Цзю-е не в порядке с сердцем.
ТяньЧжао докучает мне болтовнёй всю дорогу, но я молчу. Стоит нам дойти до Бамбукового павильона, как Тянь Чжао резко останавливается:
— Дальше идите сами!
Не дожидаясь моего ответа, он забирает фонарь и уходит.
Я долго стою перед входом в Бамбуковый павильон, а затем говорю самой себе горьким шёпотом:
— Ты ещё чего-то боишься? Разве может стать хуже, чем сейчас?
Мрачный дом, почти никакой мебели. Днём он кажется просторным, но ночью — холодным и заброшенным.
Окно раскрыто, холодный ветер врывается в комнату, раздувая серебристо-голубой полог. На кровати неподвижно лежит Цзю-е. Я долго стою у окна, не издавая ни звука. Кажется, Цзю-е спит.
Запрыгиваю в комнату через окно и тихонько его затворяю. Я ловкая, так что меня не должны были услышать, но с кровати уставшим голосом сразу же раздаётся: «Юй-эр?».
Комната больше напоминает ледник. Я молча опускаюсь на колени перед кроватью и запускаю руки под одеяло. К счастью, под ним тепло.
Цзю-е выталкивает из-под одеяла серебрёный шар с ажурной резьбой¹, но я убираю его обратно.
— Я не замёрзла.
Он пропускает мои возражения мимо ушей и снова достаёт шар. Мне приходится взять его и положить под юбку. Вскоре холодный пол становится теплее.
Мы молчим в темноте, каждый пребывая в своих раздумьях. Так долго, что кажется, прошла целая вечность. Хотя я не против, если так оно всё и продлится до скончания времен.
— Цзю-е, я должна тебе кое-что сказать. Пожалуйста, не перебивай меня, иначе мне не хватит смелости закончить. Не знаю, захочешь ты это услышать или нет, но пожалуйста, дай мне сказать, а затем я уйду.
Он лежит молча, не двигаясь. Я рада, что он в конце концов не отказывает в моей просьбе.
— Не знаю, когда именно я начала любить тебя. Возможно, когда увидела твой мягкий силуэт в свете лампы или же когда ты позаботился о моих ушах. А, быть может, когда звонко рассмеялся от всего сердца. Знаю только, что хочу быть с тобой. Я внимательно наблюдала, нравлюсь ли я тебе. Цзю-е, я вечно притворялась больной. Говорила, что у меня то першит горло, то болит плечо, то пропадает аппетит. Каждые несколько дней я придумывала себе новый недуг.
Я возвращаю серебряный шар на место.
— Это всё ложь, я никогда не болела, у меня здоровье как у быка. Но мне всегда хотелось, чтобы ты хоть немножечко думал обо мне каждый день. «Какой рецепт мне выписать, чтобы Юй-эр стало лучше?». На самом деле я не боюсь горьких лекарств и вообще не боюсь ничего горького, но мне хотелось создать тебе трудности, чтобы ты гадал: «Юй-эр не любит горькое, что же придумать?» И так бы ты каждый день думал обо мне, и я бы тайком поселилась в твоём сердце. — Я наклоняю голову и смеюсь. — Я та ещё хитрюга? Цзю-е, помнишь, я смотрела книги в твоём кабинете? Я очень хотела узнать, что ты читаешь и кто тебе нравится. Так я узнала, что тебе нравится Лао-цзы, Чжуан-цзы и Мо-цзы. Тебе нравится «Мо-цзы», поскольку в нём дано множество описаний всяческих орудий, очень полезных, а «благородный человек должен уметь пользоваться вещами». Помимо этого, догадываюсь, есть и другая причина. Мо-цзы никогда не поддерживал войн, он хотел, чтобы большие и маленькие царства научились жить в гармонии.
Я сомневаюсь, хочу ли продолжать.
— Цзю-е, у тебя множество домашних голубей. В прошлом году Хань и сюнну затеяли войну, на Западный край обрушился страшный град, и тебе срочно понадобилась большая сумма денег. Ты знаешь множество языков кочевников и с учётом того, чтобы одобряешь позицию Мо-цзы, я сделала вывод, что этот долг не имел ни малейшего отношения к торговле, а ты сам, возможно, родом из Западного края и делаешь всё, чтобы помочь своему народу.
Всё время, что я говорила, я ни разу не смотрела на Цзю-е, но теперь не выдерживаю и бросаю на него взгляд украдкой. Он уставился на верх полога над кроватью, лицо неподвижно, точно водная гладь.
— А ещё ты любишь Лао-цзы и Чжуан-цзы. Я внимательно выслушала всё, что учитель рассказал об их трудах. Я много думала, но не смогла разгадать твои замыслы. Если ты придерживаешься Мо-цзы, то значит, готов жизнь отдать ради защиты слабого, но Лао-цзы и Чжуан-цзы учат подчиняться естественному ходу событий и не одобряют бунта. Цзю-е, мне на это все наплевать. Мне всё равно ханец ты или сиюец. Ты — это ты. Если хочешь свободы, я с радостью уеду с тобой из Чанъаня. Вся пустыня станет нашим домом. Если же… если же тебе нужно остановить экспансию Хань, то мне эту битву не выиграть, но я готова помогать тебе всем, чем смогу, и вместе мы посвятим всю свою жизнь тому, чтобы не дать Хань продвинуться на запад.
Цзю-е поворачивает ко мне голову и смотрит на меня со страхом, но в его взгляде много боли и теплоты. Но я до сих пор не могу прочесть его мысли.
Я вздыхаю и опускаю голову.
— Юй-эр, ты ведёшь тайные дела? Открыла все эти дома, чтобы собирать сведения о секретах и слабостях ханьского двора?
Я прикусываю губы и киваю. Цзю-е смотрит на меня с заботой и горько отвечает:
— Глупышка, срочно всё закрой. «Шифан» находится в Чанъане уже почти век и вхож во все дома и дела. Я с лёгкостью соберу нужные сведения и без твоей помощи. Узнать о тайных делах придворных, источниках их богатств и собрать про них доказательства я могу без всяких усилий. — Его лица искажает тревога. — Ты же ничего не обещала фужэнь Ли?
Я вспоминаю о своей клятве, но он ведь не об этом?
Качаю головой.
Его взгляд полон облегчения.
— Хорошо. Пожалуйста, не ввязывайся в битву за престол и не общайся с ними. Эти люди настолько коварны, что готовы спросить совета, а потом им же тебя и погубить, если не хуже.
Я виновато опускаю голову и начинаю теребить край юбки. На лоб падают несколько волосков. Цзю-е это замечает и чуть вздыхает. Он хочет убрать мои волосы с лица, но одёргивает руку.
— Юй-эр, мой дедушка действительно родом из Западного края, как и ты.
У меня глаза лезут на лоб, и я таращусь на него как на чужого. Он впервые с лёгкой улыбкой раскрывает передо мной душу.
— Можно сказать, что он выжил благодаря волчице. Дедушка родился принцем царства Инай, но вскоре после его рождения во дворце произошёл переворот. Его отца, бабушку, мать — всех убили по приказу младшего брата царя. Стражник вынес младенца из дворца вместе с царской печатью и скрылся в пустыне. Он не мог найти ребёнку кормилицу, поэтому поймал волчицу и вскормил её молоком принца. Дед вырос, но поступил довольно странно. Он не стал собирать верных людей, чтобы с помощью печати вернуть себе престол. Вместо этого, благодаря своей выдающейся наружности, он объездил все царства и развлекался с принцессами, так что многие цари желали отрубить ему голову. Однажды ночью, устав от женских объятий, он проник во дворец царства Инай, схватил спящего дядю и побрил его налысо. Приказал повару накрыть щедрый стол, а потом сказал своему дяде: «Ты лучший царь, чем был мой отец». Он бросил ему царскую печать и ушёл как ни в чём не бывало. Вернулся в пустыню и стал разбойником.
У этой истории кровавое начало, но смешное продолжение. Рассказ настолько меня поглощает, что мне не терпится узнать конец:
— Но как твой дедушка оказался в Чанъане?
— Дела у дедушки пошли в гору, и вскоре ему подчинились все разбойники Западного края. Поскольку деда вскормила волчица, его прозвали Волком пустыни, хотя постепенно его прозвищем стали называть всех разбойников. Чтобы сбывать краденное, дед занялся торговлей и открыл в себе талант к этому делу. К собственной неожиданности, со временем он стал крупнейшим торговцем драгоценностей в Западном крае. Превратился во владыку всей пустыни. Боги не могли мириться с тем, чтобы один человек был столь удачлив, но слишком его любили и приготовили ему самое сладкое наказание. Однажды грабя ханьский караван, он встретился с моей бабушкой…
Так узнав, почему разбойников пустыни называют волками, я с улыбкой продолжила рассказ:
— Он влюбился в неё с первого взгляда, и чтобы попросить её руки поселился и завёл дела в Чанъане.
Цзю-е качает головой:
—Ты угадала лишь наполовину. Бабушка к тому времени уже была замужем за купцом, хоть и не любимой женой. Дедушка преследовал её до самого Чанъаня и смог похитить. А ещё он нашёл столицу очень интересной и решил здесь остаться.
Это не вечно меняющаяся легенда, которая травят в трактирах и чайных. Я слушаю, раскрыв рот. Жизнь его деда была такой… такой… яркой!
— Теперь ты знаешь мою историю. Дедушка тайно помогал западным царствам против сюнну, когда Хань ослабела, и между Западным краем и Хань не велось крупных войн. Также он помогал поддерживать отношения между царствами и сюнну. Но Хань постепенно стала сильнее и намного опаснее. Я — ханец по бабушке и матери, поэтому не могу, как дед, всецело помогать западным царствам, но также не могу закрыть глаза на могущество и наследие моей семьи. С могуществом деда и связями с западными царствами, если поднять мятеж, то это закончится катастрофой как для Хань, так и для царств. Сюнну не преминут воспользоваться возможностью и нападут, и тогда император прикажет двинуть войска на западные царства.
— Ты постепенно ослабляешь могущество «Шифан» в Хань, не потому что хочешь обмануть императора и дождаться своего часа, а потому что хочешь остановить замыслы «Шифан».
Цзю-е кивает со слабой улыбкой.
Я догадывалась, что у него сложная ситуация, но и подумать не могла, что всё настолько запутанно и опасно. Цзю-е нужно противостоять Лю Чэ, но при этом сохранить жизни всех в «Шифан». Он хочет, чтобы западные народы не страдали от войн: с одной стороны, он должен учитывать угрозу, исходящую от сюнну, с другой, подавлять влияние царств, особенно когда они действуют в тени. Если задуматься, то ослабление «Шифан» сопряжено с ожесточённой борьбой за сферы влиянием и поиском компромиссов. Сюнну в своих далёких краях алчно взирают на соседей, западные царства плетут заговоры, Лю Чэ следит за всем подозрительным взглядом. Одна случайная ошибка может привести к всеобщей погибели. И Цзю-е с юных лет несёт эту ношу в одиночку. Можно представить, как тяжёл этот путь. И всё равно он не разучился улыбаться.
Сердце взмывает к небесам. Ведь если он рассказал все эти секреты, значит, доверяет мне? Принимает меня?
Цзю-е неотрывно смотрит на меня. Тепло в его глазах постепенно угасает, и в них остаётся только темнота. Он отводит взгляд и больше на меня не смотрит.
Снова воцаряется тишина. Я опускаю голову и прикусываю губу, пытаясь успокоить стук сердца. Собравшись с силами, я произношу шёпотом:
— Цзю-е, ты знаешь о моих чувствах к тебе, поэтому я спрошу ещё раз. Можешь не отвечать сразу. Я не хочу давить на тебя. Через несколько дней Новый год. Ты сказал, что это хороший день, день моего рождения. Я буду ждать в своём дворе. Если ты не придёшь, это будет твоим ответом. Но… — я поднимаю взгляд и смотрю ему прямо в глаза, — я надеюсь, что ты придёшь.
Улыбаюсь ему и — как бы ни было тягостно расставаться — встаю уйти.
— Я ухожу, не забудь про окно.
Только дохожу до двери, как доносится голос Цзю-е:
— Подожди. Не оборачивайся. Только ответь на один вопрос. Юй-эр, ты хочешь детей?
Я придерживаю дверь.
— Я… я мечтаю о большой шумной семье. Как только вижу на улице счастливую пару с детьми, то мне становится жутко завидно. А ещё мне было завидно слышать, что у тебя был дед, родители, братья и сёстры. Большая семья — это такое счастье! А ты бы хотел детей?
За спиной гробовая тишина. Я только собираюсь повернуть голову от недоумения, как тишину прорезает ответ Цзю-е, который он словно выдавил из себя:
— Я тоже.
Это самые хорошие слова, что я услышала за весь вечер, так что на лице расплывается улыбка.
Он неожиданно спрашивает:
— Юй-эр, Хо… Хо Цюйбин хорошо к тебе относится?
Я молчу. Мне не хочется этого признавать, но и отрицать не могу.
Легонько киваю.
Спустя какое-то время до меня доносится его ответ:
— Можешь идти. Будь осторожна на обратном пути.
Я мешкаю, прежде чем выйти на улицу. Поворачиваюсь и вижу его чёрные глаза. Они полны тоски и скорби. Сердце щемит. Он не отводит взгляд. Мы смотрим друг на друга, и я ощущаю предзнаменование бури.
Я толкаю дверь и опускаю руки. Дверь медленно закрывается, и его лицо постепенно исчезает из вида. Он впервые не отвёл глаз до самого конца.
На короткое мгновение меня покидают все силы, и я безвольно падаю на стену. Лишь спустя долгое время заставляю себя сделать шаг и уйти.

1.



Серебряные шары использовались часто в качестве саше или для обогрева.

Спасибо большое за долгожданный перевод Все интересней и интересней Буду очень ждать продолжение !!!

Спасибо большое за продолжение

Здравствуйте, большое спасибо за перевод, будет ли продолжение???

Перевод продолжать буду. Просто с дистанции сошел редактор, у меня была полоса спада из-за этого. Надо искать нового. Летом решила никого не напрягать - все по большой части в отпусках. Как вернуться отдохнувшие, начну приставать.16-я переведена, У меня стопор на 17-й. Это начало 2-й части романа в виде огромной экспозиции. И кроме одной забовной сцены, там только описания пейзажей, экскурс в историю, прогулки, обеды и сон героев. На 20 с лишним страниц.